Николай Ярославцев - Меч Шеола

До завтрака умаялась так, что ноги задрожжали. Но пощады не просила и стойко терпела до той поры, пока сам не остановился.

— Каждый день повторять без устали будешь, пока без раздумий делать начнешь. С тем, чему у батюшки, князя Гордича научилась, на первое время хватит. Больше и не каждый знает. Только без лени, Лада. От того, как запомнишь твоя и моя жизнь зависеть будет.

Думала, все. Отробилась. А он и после завтрака за руку потянул.

— Рассидишься, потом вовсе не встанешь.

— Рада, ну еще маленько. — Яркие синие глаза смотрят с мольбой. — Хоть вот столечко….

И на мизинчике отмеряла, сколько времени у него выпрашивает на отдых у него, бесчуственного. Но Радогор был неумолим.

— Вечером, Лада, вечером. Спешить надо. — И хитро поинтересовался. — А то, может, останешься?

К вечеру еле ноги тащила от усталости. Загусила свежим творожком, запила козьим парным молочком и уснула здесь, сидя на лавке, навалившись грудью на стол. Радогор, стараясь не замечать гневного взгляда берегини, бережно взял ее на руки.

— Железо то сними с нее. — Попросила Копытиха, стараясь не показать жалости.

— Не на прогулку идет, матушка. У меня за спиной дружины нет. — Мотнул головой Радогор. — Самому жалко. Но пока тело к нему не привыкнет, не сниму.

До утра княжна проспала, даже не шелохнулась. А с рассветом Радогор, у которого еще свежа была в памяти дедова наука, уже тряс ее за плечо.

— Вставай, Лада! Время…

Княжна через силу открыла глаза и, мучительно морщась, простонала.

— Еще немножечко, Радо. По мне будто кони всю ночь топтались. Ни рук, ни ног не чую. И в глазах песок, как горстями бросали.

Вставай, княжна! — Радогор железной пятой давил в себе жалость. — Ты своими глазами видела, с кем нам предстоит встретиться. Или здесь меня ждать будешь?

Лада, превозмогая боль и усталость в теле, заставила себя подняться и сесть на их пахучее ложе.

— А я тебе и молочка, и хлебушка припас.

И снова целый день гонял ее без всякой жалости, не уставая повторять.

— Не старайся, Лада, удар своим мечом остановить. С мужами столкнешься. Любой из них тебя пересилит. Своим же мечом себе лицо и рассечешь. Или руку отшибет.

Коротким и быстрым движением показывал, как можно легко бросить вражий меч на землю.

А кикимора следила за ними издалека, бросая на него злобные взгляды, грозя ему сухоньким кулачком.

— Виданное ли дело, чтобы девку такой страсти учить? Ей деток рожать надо, да в год не по одному, он же ее, аспид болотный, людей убивать учит, касатку нашу.

— Не вяжись! — Пробовала урезонить ее Копытиха. — Как она их рожать будет, раскинь своим умишком, если убьют…

И тащила берегиню чуть не волоком за собой.

Но проходила время и кикимора снова появлялась за деревьями и шипела, шипела суля на его голову самые жуткие, одна другой страшнее, кары.

— У мужика, Лада, рука всегда длиннее. Он тебя, как и я сейчас, к себе близко не пустит. Тебе же его, как не старайся, не достать. А ты вот что делай…

И тут же показывал, что и как она должна делать.

— Встреть его ножом, а сама повернись и бей его концом. И рукой не размахивай, притомишься, а кистью И не останавливайся. Путай его, сбей с толку.

Раскручивал свою палицу, так что она с диким воем вертелась и ревела в его руке.

— У — у — у! Мучитель! — Бубнила кикимора, подобравшись совсем близко к ним. — Чтоб ты о сучок запнулся и носом в землю ткнулся. Уж я бы тебя поднимать не стала. А еще бы и ногой давнула. Всю девку мне изнохратил. Места живого не осталось на ее теле белом.

— Уже лучше. — Хвалил он.

К обеду с ног валилась от усталости на землю. Радогор садился рядом и ласково обнимал.

— Это еще ничего, Ладушка. Большая, терпеть можешь. А я слезами, бывало, горючими обливался. Правда, сам не знаю как, иногда выходило то, что и дедко не знал.

Вечером же снова нес ее на руках под злобные взгляды берегини. На четвертый или пятый день пожаловалась.

— Все тело иззуделось. Будто кто лопатой под збрую мне мурашей набросал. И потом несет, как от лошади.

— Как разбегутся твои мураши, так и кольчугу снимем. — Ответил он и отвел взгляд в сторону. — А то, может, все — таки останешься?

Стиснула зубы, яростно сверкнула глазами и обрушила на него град безжалостных ударов, любой из которых и голову мог разбить.

Улыбнулся и отступил на шаг.

— Молодец, Ладушка. — Одобрительно качнул головой. — только запутывать забыла. И меняй направление атак, чтобы думалось, не один твой меч грозит, а десяток по крайней мере со всех сторон набросились, как деревенские псы на бэра.

Влада в ответ зубами скрипнула.

— Как же, дашь ты мне себя запутать! Дождешься от тебя, только подол подставляй.

— А ты забудь, что это я. Думай, что кто то другой, кого ты сильно не любишь.

Влада повеселела, но скоро снова нахмурилась.

— Не могу, радо. — Задыхаясь, с трудом выговорила она. — Ты их уже всех поубивал, кого я сильно не любила.

Радогор бросил быстрый взгляд на ее унылое, озабоченное лицо и расхохотался. Лада, думая, что он потешается над ней, опустила палицу.

— У человека горе горькое, мураши заедают заживо, ложка из рук валится, кусок в горло не лезет, а на тебя смех напал.

— Раньше надо сказать. Одного бы обязательно оставил. Придется тебе на мне зло срывать. — Радогор с трудом подавил смех и мягко, как большой хищный зверь, шагнул вперед и коснулся палицей ее груди. Убита! Никогда не опускай свой меч. Враг может схитрить и обмануть тебя, как я сейчас. Если не уверена, добей. Мучиться не будет.

Лада всхлипнула от новой обиды.

— Это не честно.

— Честно или нет, мертвый уже не скажет. — Уверенно заявил он. — Бой редко бывает честным. И в спину могут ударить, и с боку, когда не ждешь, и пятером на одного… Тогда и вовсе о чести не вспомнишь. В бою все хорошо, что уцелеть помогает. Можно и пятой в колено, и сразу мечом сверху…

Науку она запоминала быстро. Не зря ее учил бою на мечах покойный князь Гордич. Гибкая и ловкая, быстрая в движениях, она все схватывала с лету. И к концу седьмицы Радогор уже ворчал меньше и к их ложу под деревьями она добиралась на своих ногах. Но, как и в первые дни, сразу валилась замертво, не успев уронить голову на изголовье. И кикимора начала успокаиваться, решил Радогор, поскольку уже реже слышал ее злобное ворчание.

К бою на мечах Радогор добавил ножевой и рукопашный и на ее молчаливый протест. Решительно заявил, ломая слабое сопротивление.

— Нового нет, быстро запомнишь. Как руку сломать или ногу покалечить. А шею свернуть и того проще, если знаешь как. Тяжелей на землю ринуть, когда кто потяжелее попадется под руку.