. Ганнибал - Лиловый (I) (СИ)

Лошадь громко, страшно заржала и опрокинулась. Белый конь уже мчался к пристани, потеряв своего всадника. Человек в сером плаще ловко спрыгнул, не давая завалившемуся жеребцу подмять себя, и сразу же, не растерявшись, пошел в атаку.

Этого и добивался Острон: прекрасно понимая, что в верховом бою у него нет никакого опыта, он предпочел принудить врага к пешей драке. Второй ятаган хищно сверкнул на солнце, когда нари приготовился отразить удар палаша. Одержимые взвыли за его спиной, но он не оборачивался, отчего-то уверенный, что они будут стоять. Возможно, именно это им и приказал белоглазый?..

Уже с первого удара он понял, что белоглазый -- чересчур сильный противник, и ему придется туго. Как он ни пытался сосредоточиться, почуять врага было нелегко: смущали его бесчисленные мерзкие комки присутствия безумцев, а белоглазый был так шустер, что его ореол на внутренней стороне век Острона превращался в размытую еле заметную тень, от движений которой у него закружилась голова.

Пора отступать, понял Острон. Судя по всему, человек в сером плаще -- опытный мечник, куда опытнее его самого, быть может, не уступил бы и Халику; с Халиком справиться Острон никогда не мог. Чем бессмысленно рисковать собой...

Отбиваясь от резких быстрых выпадов белоглазого, он направился в сторону реки. Скорее, скорее!.. Краем глаза он видел, что люди уже заводят коней по сходням на корабль. Сунгай что-то кричал, стоя на пристани, но что -- было не разобрать. Ханса и Басир направлялись к ним, с ятаганами наготове; марбуд что-то рявкнул, обращаясь к китабу, и тот немедленно ринулся в сторону. Острон уже понимал, что хочет сделать Ханса. Марбуд убрал ятаган и прильнул к шее лошади, до Острона ему оставалось всего несколько касаб...

Что-то ожгло ему живот. Острон, повинуясь инстинктам, резко отпрянул; адская боль пронзила его, и он пошатнулся, глядя на противника расширившимися глазами. Тот стоял, подняв палаш, и лезвие прямого клинка все было в крови.

-- Ты умрешь, -- сказал белоглазый. Острон раскрыл рот, но ничего не мог ответить; горячая влага поднималась по горлу. Дышать было трудно, будто он пытался вдыхать пламя, которое было ему неподвластно.

В следующее мгновение уверенная рука схватила его за шиворот. Ханса закинул Острона на коня, поперек седла; от сильного удара тот потерял сознание, и марбуд едва успел поймать его ятаганы. Кровь текла по бокам мохнатого жеребца, который с трудом понес обоих назад, к пристани; в иное время конь, возможно, не выдержал бы такого груза, -- Ханса мало кому признавался, что весит как два взрослых мужчины, -- но страх придал животному сил.

Белоглазый человек криво усмехнулся, -- его взгляд оставался холодным и бесчувственным, -- и отряхнул кровь с клинка.

-- Viha haun muzluzgufli umma, -- негромко сказал он вслед коню с двойной ношей. -- Мы еще свидимся, нари.

***

На корабле царило смятение. Матросы бегали туда и обратно, занятые своими собственными делами; несколько человек столпились вокруг наспех расстеленного бурнуса, на котором кашлял кровью Острон. Он пришел в себя уже на борту корабля. Рубаха была мокрой от крови, и в первое же мгновение Острон резко закашлялся, потому что горячая влага в горле мешала ему дышать, и боль мешала тоже; негромко вскрикнула Лейла, засуетились остальные вокруг него.

-- Клинок не был отравлен, -- встревоженно говорил один из бойцов, в тюбетейке ассахана, склонившийся над ним. -- Но рана сама по себе тяжелая, Сунгай... ему пронзило легкое, и если сейчас же не принять меры... надо бы его поскорее в город, быть может, там найдется лекарь...

-- Делаю все, что могу, -- услышал Острон раздраженный голос нахуды Дагмана. -- Даже если я лично примусь дуть в паруса, корабль от этого быстрее не поплывет!

-- У меня есть это, -- осторожно сунулся между ними толстяк Анвар, протягивая какой-то сверток ассахану. -- Дайте ему.

-- Что это такое? -- насторожился Сунгай.

-- Лучше ему не станет, -- признался китаб, -- но это поможет ему терпеть боль.

Острон послушно проглотил маленький шарик и даже не заметил вкуса. Какая-то очередная трава... внутри стало холоднее; горячая кровь в горле уже не обжигала. Перед глазами у него все плыло, и дышать было все так же трудно, хотя боль понемногу отступила, стала как-то... отстраненнее, что ли.

-- Держись, -- пробормотал джейфар, склоняясь над ним. -- Скоро будем в городе.

Острон закрыл глаза и снова провалился в благодатную бездну, в которой ни боли, ни крови не было вовсе.

Времени в темноте тоже не было. Время... странная субстанция, о которой можно сказать только то, что она существует. Все люди умирают, рано или поздно; таков закон. Когда умрет он? Завтра, или через месяц, или через несколько лет. Быть может, он погибнет, сражаясь против темного бога, а может, умрет глубоким стариком в почете и уважении.

А может быть, он умрет сегодня, так и не приходя в себя.

Он слышал голоса, но не мог сосредоточиться на них. Чьи-то руки касались его, чье-то дыхание скользило по его лицу; он знал это, но его сознание было где-то далеко, блуждало между кривыми, обтесанными ветром камнями, в которых были пробиты странные отверстия. Эти камни выглядели такими знакомыми. Сухая земля была под ногами, пыль скрипела на зубах. Он скользил между камнями, и никого не было в целом свете, только он -- и черное, беспросветное небо, на котором не было ни единой знакомой звезды.

Черное небо пугало его, черное небо грозило поглотить его и забрать с собой.

***

-- ...не лекарь, просто эта девушка так отчаянно спрашивала, что я согласился.

-- Я видел, что ты сделал, не ври мне.

-- Я же ассахан, это каждый дурак в нашем племени сможет. Ну, ты уже отпустишь меня или нет?

-- Никуда ты не пойдешь, ясно? Ты -- Одаренный! Ты что, не видишь, что вокруг творится? Это катастрофа! Весь Саид южнее Харрод поглощен тьмой! Одержимые бродят по берегу реки в паре фарсангов отсюда, а ты хочешь просто так уйти?

-- Ну и что? Найдете еще одного, что, такая проблема? Я встречал пару ассаханов, которые могли лечить ничуть не хуже меня, кстати, вон тот парень тоже умеет всякие штуки, вот его и возьмете с собой, если вам так нужен...

-- А ну стой!

Острон медленно открыл глаза.

-- А, -- обрадованно воскликнул гортанный голос, который спорил с Сунгаем. -- Вот и твой дружок очнулся. Все, я свое дело сделал, пусти меня уже.

Неподалеку донесся шум короткой драчки: Острон осторожно попытался поднять голову и обнаружил, что ничто не мешает ему это сделать. Дышать было легко, ничто нигде не болело. Он увидел, что лежит на кровати в большой светлой комнате, а в дверях толкутся два человека, один из которых -- Сунгай, необычно разозленный, -- держит за грудки второго, красавчика в тюбетейке-рафе.