Рамиль Юсупов - Паутина противостояния (сборник)

— Вам «КамАЗы» нужны? — неожиданно для самого себя встрял Шашкин.

— Дюбель, ты, в натуре, очнулся, что ли?

— Вы на «Чудь Инкорпорейтед» нападать собираетесь? — уточнил Петр.

— Ну ты, мля, даешь, — заржали вокруг него байкеры.

«Значит, на нее, — сделал правильный вывод Шашкин. — Как, однако, удачно все складывается!»

— Так «КамАЗы» нужны? — повторил он.

— А у тебя, типа, есть? — нехорошо ухмыльнулся Сабля.

— Может, и есть, — высокомерно, что никак не вязалось с его плачевным внешним видом, отозвался Петр.

Опешивший от такого наглого тона Сабля даже не разозлился.

Шашкин на миг прикрыл глаза и с наслаждением вдохнул вонючий смрад бандитского логова. На его лице медленно расцвела кривая улыбка, которая, несомненно, вышла бы мстительной и зловещей, не будь физиономия Шашкина опухшей от побоев.

— Ты, — ткнул Петр пальцем в одного из байкеров. — Дай мне телефон…

Если поначалу Дюбель опасливо косился на огромных мордоворотов, сжавших его с обеих сторон на заднем сиденье роскошного внедорожника, то вскоре отошел. Громилы вовсе не собирались проламывать его несчастную, не прикрытую любимой банданой голову. Наоборот, они охраняли его по приказу расположившейся на переднем сиденье разодетой в пух и прах человской женщины, зачем-то забравшей его из вытрезвителя.

Правда, на первых порах Дюбель пытался рыпаться:

— Пустите, в натуре, я на штурм опоздаю!

Но с тем же успехом он мог обращаться к стенке. Охранники не пошевелились и даже не подали вида, что слышали. Зато встрепенулась человская женщина, и Дюбель сразу пожалел, что привлек ее внимание.

— Пустите его, алкаша! Да я тебя, пьянь подзаборная, знаешь, сколько искала? Тебя же не узнать — ты на кого стал похож? Разрисован, как последний уголовник, и зарос, как бабуин. Подписал бы мне доверенность, алконавт недоделанный, и — пожалуйста, подыхай под забором. А то, смотрите, в бомжи подался, бизнес ему, видите ли, надоел! И дела нет, что семья скоро останется голодной и раздетой!

Мягкие бока дамы, упакованные в дорогую одежду, искусно скрывающую недостатки фигуры, еще не исправленные пластическим хирургом, никак не свидетельствовали о том, что над женщиной витают призраки нищеты и истощения, но ее это не смущало. Начав возмущаться, она продолжала визгливую тираду то тех пор, пока джип не остановился у новенькой многоэтажки где-то на юге Москвы. Охранники аккуратно, но решительно выгрузили Дюбеля из машины, внесли в светлый подъезд, взлетели в зеркальном лифте на самый верх и оставили в просторной, роскошной квартире. Один на один с встроенным в стену баром из темного дерева, богато уставленным пузатыми бутылками с солидными этикетками.

Так что, когда в апартаментах появилась настырная человская женщина, Дюбель уже ополовинил бутылку бурбона и теперь, наскоро соорудив себе подобие банданы из стянутой с обеденного стола туго накрахмаленной бордовой салфетки, блаженствовал в мягком кожаном кресле, время от времени прикладываясь к горлышку.

— Ах ты, тварь, стоит тебя на минуту одного оставить, как ты уже лакаешь! — с порога завелась тетка. — А ну пошел в душ! Вымойся, бомж вонючий, а то от тебя помойкой разит! И рубашку с длинным рукавом надень — татуировки твои похабные прикрыть, — в приличное место едем, — приказала она и, не дождавшись реакции, попыталась отобрать у Дюбеля бутылку.

Это она, конечно, сделала зря.

— Руки прочь! — страшно рявкнул освеженный благословенным напитком уйбуй и так зыркнул на женщину, что та даже присела от неожиданности. Впрочем, уже через миг она оправилась и вновь попыталась командовать:

— Кому сказала: отдай бутылку, вымойся и переоденься! Нам выезжать пора.

— Куда? — подозрительно осведомился Дюбель. Он не собирался по своей воле отходить от богатого бара — по крайней мере, до тех пор, пока не опустошит его.

— Куда скажу, туда и поедем, — огрызнулась женщина.

— А ты вообще кто такая, в натуре?

— Допился! — всплеснула руками женщина и повысила голос: — Володя, Игорь, идите-ка сюда!

В дверях появились дюжие охранники, и вскоре, невзирая на отчаянное сопротивление Дюбеля, он был насильственно вымыт, переодет и возвращен в салон джипа.

— Куда, Зинаида Андреевна? — бесстрастно осведомился вышколенный шофер, когда на заднем сиденье поутихла отчаянная возня.

— К той бабке, — ответила женщина и, обернувшись назад, мстительно бросила Дюбелю: — Будем тебя, алкаша, заново кодировать.

— От чего? — похолодел уйбуй.

На «Чудь Инкорпорейтед» у Шашкина была давняя обида, из тех, что не забывают и не прощают.

Несколько лет назад он прознал о том, что в самом начале Вернадского, около трех высоток в стиле брежневского модерна, вот-вот появится помещение на продажу, идеально подходящее для кафе. Тогда Петр активно занимался расширением сети «Шашек» и быстро оценил перспективы открытия заведения в этом районе. Договорился с нужными людьми, оперативно организовал кредит на недостающую сумму и приобрел вожделенную недвижимость — даже прежде, чем та официально оказалось на рынке.

Но не прошло и недели, как в готовящемся к капитальному ремонту помещении появились двое высоких рыжеволосых мужчин. Вежливые и деловые, с иностранными именами и российскими манерами, они сообщили, что являются представителями компании «Чудь Inc.», и настойчиво предложили Шашкину продать новоприобретенное помещение — оно им, дескать, нужнее.

Закаленный в рэкетирных войнах девяностых и не без оснований уверенный в надежности своей крыши, Петр крайне нелюбезно ответил: видали, мол, мы таких, как вы, не боимся, так что не пойти бы вам…

То, что случилось дальше, Шашкин вспоминать не любил. В глазах внезапно потемнело, воздух перестал поступать в легкие, а сердце заколотилось, как бешеное. Чуть придя в себя, Петр обнаружил, что его впечатали спиной в стену, железная рука одного из пришельцев крепко сомкнулась на его горле, а ноги не достают до пола.

И ведь не ограбили они его, нет. И не кинули. Цену дали приемлемую, рыночную. Документы оформили, сумму перевели оперативно. Не нахами он им так нагло при первой встрече, вполне возможно, вообще все цивилизованно прошло бы. Однако…

Однако Петр не забыл то отвратительное ощущение страха, когда железная рука рыжего сжимала его горло, не забыл то унизительное чувство беспомощности, которое он испытал, ставя подпись под договором купли-продажи. С той поры в глубине души Шашкина затаилась тяжелая обида. Не из тех, что бестолково точат изнутри и мешают жить, а из тех, что лежат незаметно и годами ждут подходящего часа, чтобы напомнить о себе…