Блэки Хол - Sindroma unicuma. Книга1.

Миновав неосвещенную и неукрашенную приемную, я с замиранием сердца постучалась в дверь деканского кабинета.

— Входите, Эва Карловна, — крикнул зычно Стопятнадцатый.

В отличие от принаряженного института, в кабинете декана царил аскетизм и витал яростный дух учебы, словно декан вывесил перед входом незримый указатель «запрещено» для предновогодней эйфории. Вместо праздничных украшений в помещении добавилось несколько столбиков с книжками, и стало еще теснее.

Кроме хозяина в неизменном костюме-тройке, иных личностей в помещении я не углядела и поэтому вздохнула с облегчением.

— Присаживайтесь, — указал декан на единственное протертое до дыр кресло. Сев, я чуть не свалилась, потеряв равновесие. Видимо, предыдущий посетитель доломал седалище, и теперь оно пребывало в состоянии клинической смерти. Но Стопятнадцатый не обращал внимания на земные мелочи в виде ущербных кресел. Его манил стол, заваленный бумагами и стопками раскрытых книг. Между штабелями макулатуры ютилась прозрачная желтоватая стела с полки, обычно соседствовавшая с любимым зеркалом декана.

— Что ж, не будем медлить, — сказал Генрих Генрихович. — Вчера вечером стали известны окончательные результаты обследования Касторского, Болотова и Крестовича. Быстро и оперативно.

Я застыла, чувствуя, как стучит пульс в висках.

— У пострадавших полностью отсутствует память. Вместо нее чистый лист, на котором придется рисовать заново, — вздохнул Стопятнадцатый. — Пока неизвестно, сохранится ли у юношей способность осязать вис-волны.

— Неужели вся беда произошла из-за горна? — выдохнула я потрясенно.

— Да, — констатировал мужчина. — После встречи с вами студенты раздухарились и вообразили, что им не хватает острых ощущений. Они спустились в подвал, где и попали под ударную волну. В результате получили сильнейшую контузию.

— Но как вы узнали?

— Восстановили картину события, — пояснил декан.

Значит, приглашали умельцев, которые, как Аффа, видят прошлое. Об этом я и поинтересовалась у Стопятнадцатого.

— Привлечение специалистов по элементарной висорике не имеет смысла. Суть в том, что при строительстве института подвалы окружили защитным щитом наподобие дефенсора. Поэтому прочитать тайны наших подземелий не представляется возможным, — пошутил мужчина с иронией. — Театр абсурда: море секретов, и один противоречит другому. Не мы их установили, однако нам им следовать. Поэтому выводы сделаны путем логических умозаключений.

— А когда контузия пройдет, Касторский вспомнит?

— Вы не поняли, Эва Карловна. Пропавшие студенты будут заново учиться ходить на горшок и держать ложку в руке, заново читать по слогам. При удачном исходе память перепишется полностью.

Я уставилась на декана пораженно:

— То есть? Неужели они стали растениями?

— Не совсем. Мозг пострадавших активен, а значит, есть надежда на восстановление мыслительных процессов. Но гарантирую стопроцентно, что юноши о вас не вспомнят.

Невероятно! Запретное приключение обернулось катастрофическими последствиями.

— А родители парней? Отец Касторского?

— Потрясены, конечно. Для них это большой удар. Однако правила есть правила, студенты их нарушили, и даже Касторский-старший не в силах повлиять на выводы комиссии по расследованию.

Я покусала губу:

— Не знаю, радоваться или нет. Если бы отец не перевел меня в институт, я не встретилась бы с Касторским, не вызвала его неприязнь, не столкнулась с ним позавчера вечером. Глядишь, он поехал бы спокойно домой, вместо того, чтобы… — замялась, подбирая слова, — снимать с меня дефенсор. И ему не взбрело бы в голову спуститься в подвалы.

— В вашем умозаключении много условий, Эва Карловна, а, как известно, каждое «если» понижает вероятность события в несколько раз. Поэтому не стоит винить себя в случившемся. Также советую не афишировать имевший место конфликт. При желании можете оставить угрызения совести для мемуаров, а сейчас нас ждут насущные дела. Ваше трудоустройство.

Я уставилась на Стопятнадцатого словно на чудо наяву. Наверное, у меня глаза стали такими же большими и круглыми как окно в деканском кабинете.

— Почему? — ляпнула, а потом исправилась: — В смысле, куда? То есть зачем?

— В штатном расписании института есть вакантная должность младшего помощника архивариуса. Она вакантна продолжительное время из-за… эээ… незначительного размера заработной платы. Поскольку вы студентка, предлагаю четверть ставки, чтобы совмещать работу и учебу. Два часа ежедневно, пять дней в неделю будете направлять руки и голову на усреднение, каталогизацию и разбор архивных завалов. Подробнее об обязанностях сотрудника архивного отдела прочтёте в памятке.

Я внимала Стопятнадцатому с ошалевшими мыслями. Вот она, подработка, сама идет в руки, вернее, ее подсовывает ненаглядный декан, с которого давно пора сдувать пылинки, холить и лелеять. Но потяну ли нагрузку?

Видя мое замешательство, мужчина начал выдвигать аргументы, вдавливая в расшатанное кресло их весомостью:

— Во-первых, Эва Карловна, вам не придется ехать в другой конец города. Выйдете из библиотеки и побежите отрабатывать свои два часа. Во-вторых, для работы в архиве не требуются особый ум и таланты. В-третьих, деньги не будут лишними. В-четвертых, статус сотрудника института дает кое-какие льготы. Ну, как?

— Не могу сориентироваться, — выдавила я, опешив. — Как успевать и учиться, и работать?

— А куда деваться, милочка? — улыбнулся декан. — Придется выкручиваться. Сессию сдавать надо, но и безденежье поджимает.

— Поджимает.

— Десять висоров еженедельно, — сказал Стопятнадцатый и сощурился, проверяя, куплюсь ли на эту сумму или побрезгую. — Аванс в день трудоустройства.

Услышав о причитающемся вознаграждении, я подскочила от радости и едва не кинулась к декану на шею, но сдержалась и усидела чинно и благородно, как подобает будущему сотруднику института. Меня хватило ненадолго и через пару секунд прорвало:

— Да! Да! Да! Согласна!

— Отлично! — улыбнулся Генрих Генрихович. — Знал, что не подведете. Почитайте пока памятку.

Порывшись в ящике стола, Стопятнадцатый протянул небольшой буклетик. Схватив его, я принялась с жадностью изучать. Десять висоров на дороге не валяются. Потребуется — затянем пояс потуже. Нам не привыкать, выкарабкаемся.

В памятке сообщалось, что меня, как неполноценного сотрудника, не обеспечат щитом неприкосновенности. Зато поставят укол типуна под язык в виде облегченной версии обета молчания. Еще младшему помощнику архивариуса полагались льготы: богатства библиотеки по своему усмотрению, правда, в пределах института, и питание в отдельной столовой. Вторая привилегия мне не светила, зато первая понравилась. Хоть какое-то облегчение. Буду читать на большом перерыве и во время перемен.