Елена Хаецкая - Нелегал

— Этот Воробьев… — начал Авденаго.

— Кто? — Моран искренне поразился.

— Воробьев… Тот кривоногий, что приходил… Ну, которого вы еще фотографировали, — Авденаго показал рукой на стену, увешанную снимками. — Он перепуганный такой был. На него жена гоблинов натравила.

— Бывшая жена, — поправил Моран. — Будь точен. Женщина, способная повелевать гоблинами, не в состоянии быть актуальной женой для такого человека, как твой Воробьев.

— Воробьев не мой, — возмутился Авденаго. — Он уж, скорее, ваш.

— Почему это мой? — Моран взял вилку и нацелил ее на Авденаго. — С чего ты взял, будто твой Воробьев — на самом деле мой?

— С того, что он — ваш клиент, — храбро сказал Авденаго, не сводя взгляда с вилки. Он уже достаточно хорошо изучил Морана, чтобы не сомневаться: хозяин в состоянии метнуть острый предмет в любую минуту. И руку не попридержит, метнет со всей своей немалой троллиной силы.

— Мало ли кто мой клиент, — огрызнулся Моран и опустил вилку (Авденаго вздохнул с облегчением). — Это еще не повод для аннексии. А с другой стороны, ты вот — отнюдь не мой клиент, ты клиент уголовного розыска. И я не думаю, что кто-нибудь из ментов возжаждет назвать тебя «своим» в том смысле, который обычно вкладывают в это слово…

— По-моему, разговор становится скользким, — заметил Авденаго. Ему не понравилось, как повернул тему Моран Джурич.

Моран ухмыльнулся с довольным видом.

— Лучше поостерегись, недоразвитый раб, задавать мне, твоему великому господину, подобные идиотские вопросы. — Он помолчал, ковыряя вилкой в зубах, а затем проговорил задумчиво: — Я бы и сам хотел знать, куда они все после процедуры фотографирования деваются и что там с ними на самом деле происходит. Но мне не дано. Можно поставить эксперимент на себе самом, однако — слишком опасно. Конец света ближе, чем ты думаешь. Если ты вообще думаешь, тупой и волосатый раб.

— Абсолютно не думаю, — заверил его Авденаго.

— Врешь, разумеется, как и все ваше лукавое племя, но с этим трудно бороться… — Моран вздохнул. — Все рабы воображают, будто у господ такая легкая и приятная жизнь — знай себе лежи на диване да эксплуатируй. А на самом деле все гораздо сложнее. Да мы, рабовладельцы, ни минуты покоя не знаем! Эксплуатировать тоже с умом надо. И мятежи подавлять, подавлять, подавлять в зародыше! — Он раздавил очередной хлебный шарик, размазав его по скатерти. — Понятия не имею, где теперь Воробьев и что с ним происходит. А теперь позволь и мне, утомленному и обремененному заботами господину твоему, задать тебе, болтливый лягушачий помет, пару вопросов. С чего это тебя так беспокоит судьба какого-то, с позволения сказать, Воробьева?

Авденаго пожал плечами.

— Человек все-таки…

— Это еще не повод!

— А вдруг там интересно?

— Где?

— Там, куда он попал.

— Хочешь взять от жизни все? — подозрительно осведомился Моран Джурич.

— Иногда хотелось бы…

— Я тебя в ментовку сдам, — предупредил Моран, — тогда ты точно от жизни все получишь.

— Кроме отдыха на Гавайях, — тихонько пробормотал Авденаго. Он уже привык к постоянным угрозам Морана и не придавал им значения.

Моран сразу догадался о его мыслях.

— Думаешь, я попусту запугиваю?

— Думаю, да, — расхрабрился Авденаго.

Стремительным движением Моран выплеснул чай ему в лицо. Чай был очень сладкий, тягучий. Авденаго содрогнулся от отвращения, когда липкие капли проникли ему за шиворот, однако стойко выдержал экзекуцию и ни словом себя не выдал.

— Ты все равно трепещешь, — сказал Моран Джурич. — Я вижу. Скрываешь, но трепещешь.

— Если я скрываю, значит, дух мой не сломлен, — сказал Авденаго.

— Ладно, — смилостивился Моран. — Возьму тебя с собой сегодня на прогулку. Будем заниматься покупками.

Ходить по городу с Мораном оказалось занятием столь же увлекательным, сколь и утомительным: Моран передвигался очень быстро, то и дело ныряя в подворотни или проскакивая проходными дворами, а хуже всего — переходил дорогу, мало сообразуясь с правилами дорожного движения. Когда Авденаго робко предложил дождаться зеленого света, Моран только фыркнул.

— Джурич Моран не привык топтаться на месте под красным фонарем! Думай над своими советами, ты, крысий хвост!

— У рыси — красивый хвостик, — сказал Авденаго. — С кисточками.

— У крысы хвост лысый, — сообщил Моран. — Ты еще и биологию дурно изучал. Твое место возле сортира, даже в тюрьме, не говоря уж о более приличных местах.

— Кто бы сомневался, — вздохнул Авденаго. — Но все-таки, мой господин, тяжелые грузовики опасны. Они могут вас раздавить.

— Обо мне заботишься? Дурак! — рассмеялся Моран. — Первым под колеса попадешь ты, а уж тогда грузовик непременно остановится, и я спокойно перейду улицу. Понял, как такие дела делаются? Учти, если ты выживешь и дотянешь до моей смерти, то унаследуешь мое дело вместе со свободой. Тогда уж придется тебе владеть рабами и пользоваться ими. Запоминай, пока я жив! Больше ведь никто в этом городе тебя не научит.

Петербург Морана Джурича был совершенно особенным городом — городом, какого Авденаго никогда прежде не видел и о существовании которого даже не подозревал.

Здесь царствовали лазы, переулки, подворотни, заколоченные подвалы, дворы-колодцы, такие узкие, что из них и вправду можно было посреди дня разглядеть на небе звезды, потаенные, полузаваленные лестницы, по которым можно было подняться на крышу. Иногда Моран перебрасывался парой слов с каким-нибудь знакомым бомжом:

— Здоров, Петрович. Что, Чашкин прихворнул?

— Слушай, Джурич, — бубнило в ответ существо, — десятки не найдется?

— Да ты уж сразу сотню попроси, — отвечал Моран, снабжая (или не снабжая) Петровича деньгами.

И прибавлял, с гордостью указывая на Авденаго:

— Вот, мальца завел. К делу хочу приставить. Пока ввожу в курс событий.

— Это ты правильно, — одобряли Морана его странные знакомые.

Когда Джурич Моран и его спутник вдруг выбрались на Литейный проспект, совершенно непостижимыми для Авденаго путями, молодой человек вдруг спросил:

— А почему вы этих людей не отправите… ну, туда, куда вы Воробьева отправили?

— У них денег на такое путешествие не хватит, — огрызнулся Моран.

— Да бросьте вы! — ответил Авденаго, дурея от собственной развязности. — Вы не за деньги работаете, я уже понял. Почему?

— Что почему?

— Почему вы своих друзей не переправите туда, где им будет лучше?

— Потому что они мне не друзья. У Джурича Морана нет друзей. У Джурича Морана не может быть друзей.