Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — бургграф

Ознакомительный фрагмент

На меня потому и смотрели с подозрением, старший из стражников не зря предупредил, что будь я хоть сам герцог, но драки здесь запрещены, а если вздумаю буянить, поджигать дома и лишать кого-то жизни, то не посмотрят на мое благородство, а сразу дубиной по башке и в подземелье на цепь. Что вообще-то, как демократу, мне должно понравиться. Правда, я феодал, потому я как бы в некотором раздвоении чувств, как будто интеллигент, прости, Господи, за грубое слово...

Предостерегающий холодок прошел по телу, хотя ночь нежна, воздух густой и теплый, как свежесдоенное молоко, а все встречные мужчины в расстегнутых рубахах, а женщины с оголенными по плечи руками и в платьях с глубоким вырезом. Я настороженно посматривал по сторонам, вновь запустил, переборов мгновенную дурноту, тепловое и ночное зрение на полную мощь, однако явного недружелюбия не ощутил, разве что два-три раза по мне скользнули прощупывающей мыслью: а не удастся ли поживиться чем-нить с этого здоровяка?

Наконец я догадался взглянуть наверх, вдруг кто наблюдает за мной с крыши, и почти сразу увидел, как исчезают звезды.

Глава 7

Звезды гаснут, гаснут, словно по небу двигается черный ледник. Душа трепыхнулась, рухнула в пропасть... и воспрянула, когда увидел, как за некой гранью звезды вспыхивают снова. То, что застилает звезды, огромное, как туча, но куда страшнее, если бы звезды исчезли в самом деле.

Я всматривался до треска в висках, существо обрело наконец очертания, что-то подобно скат-гнюсу, гнусной такой рыбе, заряженной электричеством. Странная тварь медленно плывет по небу, почти не двигая крыльями, то есть отростками на краях туловища.

Я ожидал, когда пройдет и удалится к морю, однако тварь неуловимо быстро развернулась, я даже не успел заметить, и поплыла обратно. Вернее, не обратно, а как-то по линии незримого треугольника.

Мимо прошел прилично одетый горожанин, немолодой, степенный, похожий на старшину ремесленников, я поинтересовался наигранно бодро:

— Вы не подскажете, что это за птица? — Он посмотрел на меня, потом в небо.

— Где?

— Да вон же!

Он долго всматривался, наконец покачал головой.

— Да нет там ничего. Это я вблизи плохо стал видеть, но вдаль — ого!

Холод прокатывался по моему телу. Я заставил себя сказать как можно беспечнее:

— Ах да... Это облачко... фантазия разыгралась! — Он сочувствующе покачал головой.

— Это всё от молодости. Я тоже раньше в облаках какие только дворцы не видел! А сейчас смотрю под ноги, вдруг кто кошель обронил?

Захохотав, ушел, а я отодвинулся в тень и прикидывал, что если тварь заряжена, как говорится магией, а то и целиком из магии, то наверняка увидит меня даже в личине исчезника. А если увидела, то и передаст, если у нее такая возможность есть, кому нужно... Если, конечно, я уже заинтересовал кого-то здесь.

Из желающих мне зла не так уж и много в этих землях, разве что Адальберт, неизвестно куда уползший зализывать раны, да еще король этих земель, с которым я так неосторожно поссорился, защищая свою «сестру»...

Но вряд ли я настолько значимая величина, чтобы ради меня выслать такое чудище. Здесь что-то покрупнее, глобальнее, геополитичнее, трансконтинентальное...

Знать бы еще, должна ли эта тварь вернуться к хозяину или же работает по принципу беспилотного корректировщика. Если дело во мне, то сюда уже стягиваются какие-то темные структуры.

— Бобик, — сказал я, — подышал свежим воздухом?

Бобик широко зевнул, показав огромную пышущую жаром красную пасть.

— Вот-вот, — согласился я. — Возвращаемся.

В других городах уже давно ночь, свет погашен, а люди спят, набираясь сил для нового трудового дня, а здесь не только свет в окнах, но даже на улицах разожжены костры, на вертелах жарят коровьи туши. Музыка не умолкает, народ оттягивается, яркие языки огня подстегивают восторженно-дикарское веселье, в пляс пошли уже не только бродячие актеры, но и весьма добропорядочные с виду мужчины и женщины.

Я бросил пару монет, взял деревянный прут с обжигающе горячими ломтиками мяса, вкусно, прослойки из лука придают необходимый привкус, к тому же эти шашлыки на виду у всех по всем правилам сбрызгивают кислым вином, чтобы не подгорели и не ссохлись. Всё прекрасно, народ здесь счастлив и веселится напропалую, как будто завтра уже конец света.

Дважды из толпы выскакивала какая-нибудь особенно отчаянная молодая женщина или уже совсем охмелевшая и, ухватив меня за руку, пыталась утащить танцевать, я отнекивался, и она, ухватив кого-нибудь из моих соседей, исчезала в вихре танца.

Дожевав мясо, неплохое, замечу еще раз, запил дешевым вином урожая этого года, в нем своя прелесть, бросил остальное Бобику. И вино, и мясо, и танцующие женщины — всё прекрасно, но холодок пробегает по коже, как только вспомню эту черную птицу-ската размером с целый квартал... «Церебальд, — вдруг вспомнил я, — это же Церебальд. Его появление предвещает великие потрясения».

Песни и веселые вопли мы услышали еще за два дома до постоялого двора. Двери распахнуты еще шире, в нижнем зале играют и пляшут приглашенные музыканты, служанки сбиваются с ног, разнося вина, эль и еду, воздух пропитан дразнящими запахами.

Бобик посмотрел вопросительно, я сказал укоряюще:

— Сколько в тебя влезает? Мы же спать идем!

Он вздохнул и побежал к дверям нашей комнаты. Мол, смотри, я помню, куда нас поселили.

— Молодец, — сказал я и, открыв дверь, впустил его, а сам, стоя на пороге, задействовал все виды зрения, все чувства. Пришлось держаться за косяк, комната кружится, как китайский зонтик в руках шаловливой девочки. Странно и дико видеть самого себя, размытого и в разных местах, уже поблекшего, но еще можно разобрать, что это я только-только осмотрел комнату и сейчас пойду ужинать...

Бобик порыскал по комнате и, тяжело вздохнув, грохнулся костями на пол.

— Мин нет, — согласился я и, перешагнув через него, прошелся по комнате, запер дверь на засов и подпер еще и поленом. Для удобства на полу для упора прибита небольшая железная пластина с выступом, сервис на высоте. — Но ты всё равно бди.

Бобик вяло подвигал хвостом и закрыл глаза. Ноги гудят от усталости, но нервное возбуждение не дает рухнуть на постель. Итак, я прибыл в так называемый плебейский город. Так называемый, потому что именно так называли в Средние века города, где власть от сеньоров переходила к выборным городским властям.

В плебейских городах сословие торговцев развивается как нигде быстро. Землями владеет только старая знать, а купцы крутятся без земли, у них только деньги, которые вкладывают в недвижимость. Церковь то и дело пытается раздавить их как класс, резко запрещая ростовщичество. Еще Христос учинил погром в храме, переворачивая столы ростовщиков, а потом избил их и выгнал, тем самым учинив первый в мире еврейский погром... Нет, конечно, еврейские погромы были и до него, были всегда, где евреи — там и погромы, но это был первый погром со стороны еще не оформившегося христианства, так что Христос оказался еще и первым антисемитом-христианином.