Елизавета Абаринова-Кожухова - Царь мышей

Слушая стройный хор «Идущих вместе», Василию вдруг самому захотелось спеть. «Эх, жаль, скрипку не прихватил, — с сожалением подумал Дубов, — а то еще и сыграл бы».

Василий подошел к Цветодреву и запел приятным баритоном ту самую песню, за которую в свое время на областном смотре комсомольской песни получил третью премию:

— Работа у нас такая,Забота наша такая —Цвела бы страна родная,И нету других забот.И снег, и ветер,И звезд ночной полетТебя, мое сердцеВ тревожную даль зовет!

Цветодрев прямо со второго куплета «ухватил» мелодию и настолько верно и ненавязчиво подыгрывал на гуслях, что, наверное, даже сама Александра Пахмутова осталась бы довольна. А Василий, на ходу вспоминая подзабытые слова, думал, что песня эта вовсе не такая уж и комсомольская, а просто очень хорошая и душевная песня о светлых человеческих чувствах. Должно быть, это поняли и друзья Цветодрева — в сущности, все они были обычными парнями и девушками, не чуждыми высоких душевных стремлений, и их ли одних вина, что эти стремления у них обрели столь искаженные очертания? Как только Василий под общие рукоплескания допел песню, Ваня Стальной подскочил к нему с просьбой записать слова. И, естественно, Дубов не мог ему отказать.

Но не стоит думать, что Василий Николаевич просто дурачился — пел, сочинял лозунги и угощал прохожих вином. Нет, он примечал все — и то, как боярин Андрей отошел от окна в глубь дома, и даже вернувшуюся пустую телегу князя Святославского.

Закончив диктовать Ване слова «Тревожной молодости», Василий подошел к телеге:

— Ну как, отвез?

— Вестимо, отвез, — степенно ответил возница. — И еще дождался, покуда бочку на ладью отнесли. Все, как ты велел.

— И сам видел, как ладья отплыла? — не отступался Василий.

— Видел, как тебя сейчас, — заверил возница.

— Ну, коли так, винца испей, — тут же предложил хлебосольный Дубов. — Антип, налей ему чарку, да не скупись!

И тут в конце улицы показалась богатая карета, запряженная тройкой породистых белых коней.

— Князя Длиннорукого? — вслух подумал Василий.

— Самого Путяты! — со священными придыханиями ответил боярин Павловский, случившийся поблизости. И, обернувшись к своим подопечным, с мольбой заговорил: — Ребятки, милые мои, уж вы расстарайтесь — ведь такой случай редко когда выпадает!..

Увидав скопление народа, царь Путята пожелал остановиться и выйти к своим подданным, о чем, вероятно, впоследствии горько сожалел.

— Слава Путяте! — грянули «Идущие вместе», бурно (хотя и не очень трезво) поддержанные всеми присутствующими. Путята чуть поморщился и, дежурно «сделав ручкой», хотел было уже вернуться в карету и ехать дальше, но тут к нему подскочил боярин Павловский и принялся с жаром что-то говорить, указывая на своих юных подопечных. Царь слушал вполуха и чувствовал себя посреди общего внимания к своей особе не очень-то уютно.

И тут из дома с воплем выбежал Мисаил:

— Боярин Андрей исчез!!!

Царь отодвинул Павловского и решительно направился к Мисаилу, попутно бросив на Дубова сдержанно-яростный взор.

— Говори толком и по порядку, что случилось! — велел Путята.

— Ну, ежели по порядку, то все началось с вина, которого целую бочку купил мой начальник, глава Тайного приказа князь Святославский, — начал было Мисаил обстоятельный рассказ. — А я совсем забыл, что от вина у меня иногда случается… Ну, вы понимаете.

— Несварение желудка, — подсказал Дубов, — в смысле, понос.

— Вот-вот, самый настоящий понос, — радостно подхватил Мисаил. — И покаместь господа с боярином Андреем услаждались вином и ухою, я, как дурак, просидел в отхожем месте. И вот скажи мне, Государь, есть ли после этого в мире справедливость? — Мисаил сделал выверенное движение рукой, как бы призывая не то в свидетели, не то в сочувствующие все земные и небесные силы.

— По делу говори! — мрачно оборвал его Путята.

— Ну вот я и говорю, — испуганно зачастил скоморох, — дело самое скверное. Выхожу это я из… ну, оттуда, где поносом маялся, иду по дому, во все уголки заглянул, а окромя спящего князя Святославского, ни одной живой души не встретил!

Путята с тихой ненавистью глянул на Василия — он уже не сомневался, что Дубов имеет к исчезновению боярина Андрея самое прямое отношение, но так как формальных причин утверждать подобное он пока что не имел, то выразился более обтекаемо:

— А ведь это по вашему, Василий Николаич, ходатайству его выпустили из темницы!

— Как так, по моему? — искренне возмутился Василий. — Извините, Государь, но инициатива исходила не от меня, а от Надежды, а я с самого начала говорил ей, что это дело не стоящее. Не верите — спросите у госпожи Чаликовой!

Однако Путята уже не слушал Дубова — его тяжелый взор упал на «добрых молодцев», которых он, кстати говоря, прекрасно знал по совместной работе в Сыскном и Тайном приказах. Теперь они дрожали, словно осиновый лист, в ожидании царского гнева. И не зря.

— Вы тут зачем поставлены — выполнять свое задание, или пьянствовать? — бушевал Путята, уловив явственный винный дух, исходящий от «молодцев». — Предупреждаю сразу — ежели не найдете боярина Андрея, то я вас дерьмо выгребать отправлю, так и знайте!

— Глядите, да вон он где! — вдруг заорал Антип, указывая на человека, нетвердой поступью выходящего из ворот.

«Добры молодцы», явно не желающие переквалифицироваться в ассенизаторы, гурьбой кинулись к воротам и вскоре представили беглого боярина пред светлые очи Государя.

Но увы — Государь не оценил их стараний:

— Кого вы мне привели, придурки? Это же князь Святославский!

Князь же Святославский, увидев Дубова, обрадовался несказанно:

— Василий Николаич, куда это вы запропастились? А я хотел позвать вас в еще одну прелестнейшую харчевенку, где подают чудные блинчики с брусникой. Вы берете такой блинчик, окунаете его в сметанку, откусываете маленький кусочек и заедаете щучьей икоркой…

— Князь, куда исчез боярин Андрей? — прервал Путята «вкусный» монолог Святославского. Царь старался говорить очень тихо и спокойно, хотя внутри его все клокотало.

— А? Что? В чем дело? — переспросил князь, ласково дыхнув перегаром.

— Государь спрашивает, куда вы девали боярина Андрея, — громко повторил Дубов царский вопрос.

Князь, казалось, только теперь заметил, что они не вдвоем:

— А-а, царь-батюшка? А иди ты в жопу, царь-батюшка, не до тебя. — И вновь обратился к Дубову: — Да, Василий Николаич, так о чем бишь я толковал? Берете блинчик, окунаете в сметанку и запиваете медовушкой. Но чуть-чуть, в меру, дабы не перебить вкуса брусники…