Павел Корнев - Лёд

– Болит что-нибудь? – Колдун поднял чайник и кинул Ветрицкому. – Снегу набери.

– Ничего не болит, – признался я и, сжав правый кулак, вонзил ногти в ладонь, – холодно только. И руку правую не чувствую.

– Снимай фуфайку, – распорядился Жан, забрал у Николая котелок и пристроил в очаге. – Максим, огонь разведите, пожалуйста.

– Холодно, – вцепился в фуфайку я.

– Да тепло здесь. – Макс оторвал дверцу шкафа и, поставив под углом к стене, расщепил ударом ноги. Собрав обломки, он сложил их шалашиком и зашарил по карманам в поисках зажигалки.

Я нехотя снял фуфайку. Душно. Воздуха не хватает, да ещё и не вздохнуть нормально.

– Руку покажи, – распорядился Жан.

Рукав свитера удалось закатать без труда, а рубашка присохла, и её пришлось отдирать. На предплечье чёрными полосами выделялись четыре расплывшиеся царапины. Сощурив слезящиеся глаза, я с ужасом рассматривал белую, с синеватым отливом кожу вокруг воспалённых ран. Даже абсолютно ничего не смыслящему в медицине человеку стало бы понятно, что дело плохо. Я кое-что в колюще-резаных ранах понимал и, шумно выдохнув, осторожно прикоснулся к руке. Предплечье было холодным и твёрдым, как дерево. И этот запах... запах уже даже не гниющего, а разлагающегося мяса.

– Гангрена? – зажав рукой нос, отодвинулся подальше Ветрицкий.

– Если бы, – как-то отстраненно произнёс Жан.

– Стылая лихоманка, – враз пересохшим горлом прошептал я.

– Да ну, – теперь отодвинулся и Макс. – Не свисти.

– Это не заразно? – Николай взялся за ручку двери.

– Нет, – категорически заявил колдун. – От человека к человеку заболевание не передаётся.

– А лечится? – немного успокоился Ветрицкий.

– Нет. – Я устроился поудобней и потёр ноющие рёбра. Излечить от стылой лихоманки не могли ни лекарства, ни магия. На ранней стадии болезнь себя никак не проявляла, а после перехода лихоманки в активную фазу заболевший засыпал и уже не просыпался – утром находили заледеневшее тело. И никто не мог даже примерно назвать причину заражения. – Я бы не стал так категорично насчёт заразности. У проказы вообще инкубационный период до шести лет.

– Шутки у тебя. – Жан сжал пальцами моё запястье и развернул руку внутренней стороной к себе.

– Смертнику можно. – На внутренней-стороне предплечья бугрилась тёмно-синяя вена. Перед глазами всё начало расплываться, меня скрутил новый приступ кашля. Господи, как холодно! Уже и ног не чувствую. – Сколько мне осталось?

– Не знаю. – Старик отпустил руку и задумался. – Ты вообще проснуться не должен был.

– Значит, пока снова не засну, – обессиленно прислонившись к стене, попытался пошутить я.

– Не уверен. – Жан снял с чайника крышку. – Слишком медленно у тебя болезнь развивается. Дай подумаю...

– А чего тут думать, – отмахнулся я. Всё, отбегался. Странно, почему это меня совсем не волнует? Только замерз... Блин, ну хоть бы немого потеплело. – Чё столбами встали? Идите сюда, инструктаж проводить буду.

– А ты с нами дальше не пойдёшь? – присел рядом на корточки Макс.

– Нет. – Не вижу смысла мучиться просто для того, чтобы в каком-нибудь сугробе сдохнуть. В доме хоть какие-никакие удобства есть. Но и здесь холодно, слишком холодно...

– У тебя ещё такие остались? – Жан щелчком откатил медный шар в сторону.

– Забирайте, – великодушно разрешил я. Мне они больше ни к чему. Чувствую, уже недолго осталось. Холодный воздух ледяными комками проваливался в лёгкие, сдерживать кашель удавалось со всё большим трудом.

– Не раскисай. – Колдун выудил из моего мешка артефакт и с сожалением вырвал лист из своего журнала. – Давно хотел поэкспериментировать со стылой лихоманкой, да никак не получалось.

– Иди ты, – послал его я. Не лечится она, и точка. Нечего из меня подопытного кролика делать. И тут меня по-настоящему проняло. ВСЁ. Это всё! Странная-таки штука человеческая психика. До этого я как-то не до конца осознавал своё положение и близость смерти. Казалось, стоит закрыть глаза, пять минут поспать, и всё образуется само собой. Рассосется. А предложение Жана «поэкспериментировать» напрочь выбило меня из колеи. В голове зашумело, перед глазами появилась серая пелена.

– Я серьёзно. – Колдун скатал из листа трубочку, провёл по ней мизинцем и совсем без усилий воткнул в шар. Бумага легко прошла сквозь покрытую патиной медь.

– Но стылую лихоманку не лечат. – Макс завороженно наблюдал, как через трубочку в кипяток начинает переливаться содержимое обогревательного артефакта. Вода забурлила и стала мутно-красной.

– Лечат всё. – Жан поставил кружку на пол, накрыл её журналом и, приоткрыв дверь, выкинул шар на улицу. Мгновение спустя там бесшумно полыхнуло ослепительное пламя. – К тому же никому ещё не попадался пациент в таком состоянии. Знать бы ещё, как тебе проснуться удалось.

– Кошмар приснился, – не стал скрывать я.

– Повезло.

– Не то слово.

– А что это за болезнь такая? – Ветрицкий отошёл от двери, но устроился в самом дальнем от меня углу. Боится заразы. И правильно делает.

– Интересная болезнь. Никому из исследователей возбудителя найти не удалось. Решили, что причины чисто магические. Рукав не опускай! – остановил меня Жан, развернул вытащенный из сумки свёрток и начал внимательно изучать заточку похожих на скальпели блестящих ножей. – Заражаются в основном те, кто долго находится на холоде. Засыпают в тепле и к утру превращаются в кусок льда.

– Почему?

– Есть мнение, что внутренние токи энергии перестраиваются таким образом, что начинают замораживать тело. – Наконец заточка удовлетворила старика, и он сунул лезвие в огонь.

– Вы что это делать собрались? – забеспокоился я. Как-то нехорошо он на мою руку посмотрел.

– Резать. – Колдун убрал журнал и сунул раскалённое лезвие в кружку. Раздалось шипение, по вытащенному клинку забегали прозрачные язычки пламени.

– Зачем? – Я отполз в угол. Всё равно подыхать, и даже ради науки резать себя не позволю.

– Если раны не выжечь, болезнь по новой начнётся. – Жан с ножом в руке придвинулся ко мне. И язычки пламени на лезвии вовсе и не думали гаснуть.

– А если выжечь? – Разве стылая лихоманка и царапины как-то связаны? Непонятно.

– Тогда, может, и не начнётся.

Такой ответ меня вовсе не устроил, но колдун уже схватил руку и полоснул ножом по предплечью. Боли не было, только на коже остался длинный порез, да завоняло палёными волосами. Впав в какое-то непонятное оцепенение, я смотрел, как Жан выводит на моей руке непонятные символы и сплетает их в странную вязь. Клинок глубоко в тело не погружался, и порезы не кровоточили. Макс и Николай, не выдержав тошнотворного запаха палёного мяса, выскочили на холод. Постепенно предплечье начало охватывать лёгкое жжение, под ногтями закололо.