Роберт Говард - Черный камень. Сага темных земель

Простое описание боевого пути аргайва — не более чем скелет, не облеченный плотью, да и как передать словами запах свежепролитой крови и помпезную пышность восточных пиров, свист бешено вращающихся, острых, как бритва, клинков на колесницах, мчащихся в тучах пыли, и треск сшибающихся в абордажной схватке кораблей? Скажем лишь, что светловолосый аргайв не раз и не два удостаивался почестей, оказываемых королям, и вся Месопотамия, если верить слухам, не знала воителя более грозного и опасного дня врагов. Последним из его подвигов был разгром орд У рука, что позволило сбросить урукское ярмо с шеи Ниппура.

Слава шла за ним по пятам, он был одинаково знаменит в бедняцких хижинах и дворцах из нефрита и слоновой кости. Разве мог помыслить об этом вечно взъерошенный мальчишка много лет назад, когда, лежа на груде волчьих шкур в горной хижине, грезил походами и битвами? Теперешние его сны (на шелковом ложе, во дворце с бирюзовыми башенками) были во сто крат горше. Его донимали кошмары. Именно такой сон приснился и на этот раз Пиррасу, и он испытал громадное облегчение, проснувшись вдруг, — словно из черного омута вынырнул. Ночь тут же обрушилась спудом духоты и зноя. В спальне не горело ни единой лампы, луна еще не взошла, лишь холодное мерцание далеких звезд за окном бросало жалкий вызов господству тьмы. Но даже в этом, более чем скудном, освещении зоркие глаза аргайва внезапно различили движущийся силуэт, блеск глаз непрошеного гостя или, точнее сказать, гостьи. В абсолютной тишине Пиррас слышал, как пульсирует кровь в его жилах. Что за ужас в женском обличье затаился в его комнате? Как он ни вглядывался, больше не видел грациозное и сильное, как у пантеры, тело, и глаза не горели во тьме. Со сдавленным рычанием он вскочил с ложа, меч со свистом рассек воздух… Но — только воздух; что-то вроде издевательского смешка коснулось его ушей, хотя (он уже убедился в этом) в спальне никого не было.

— Амитис! Я видел! На этот раз я уверен, мне не приснилось! Она смеялась надо мною, убегая через окно!

Торопливо вошедшая в комнату девушка, задрожав всем телом, поставила лампу на стол черного дерева. Весьма привлекательную и чувственную Амитис подарил аргайву король Эннатум; она ненавидела своего господина, и он знал об этом, но получал какое-то злобное удовлетворение от обладания ею. Но сейчас взаимную неприязнь вытеснил ужас.

— Эт-то б-была Лилиту! — запинаясь, выдохнула наложница. — Она посетила тебя собственной персоной! Подруга Ардата Лили, дух ночной, обитающий в доме Эрейбу! Ты проклят!

Его ладони увлажнились от пота. Казалось, по венам вместо крови тек расплавленный металл.

— Что же теперь делать? К кому обратиться за помощью? Жрецы ненавидят и боятся меня с тех пор, как я сжег храм Ану.

— Есть один человек, не связанный более со жречеством, он способен помочь тебе! — выпалила рабыня, не подумав, и тут же осеклась в замешательстве.

— Так расскажи о нем поскорей! — Пиррас весь подобрался, снедаемый лихорадочным возбуждением. Но стоило ему проявить слабость, и к Амитис вернулась вся ее ненависть. С перепугу она сболтнула лишнее и теперь увидела прекрасную возможность отомстить.

— Я позабыла его имя, — вызывающе ответила она, в глазах вспыхнули злобные огоньки.

— Ах ты дрянь! — Задыхаясь от ярости, аргайв сгреб в кулак густые черные волосы и швырнул девушку поперек кровати. Он схватил ремень, на котором обычно носил меч, и осыпал ее неистовыми ударами, удерживая другой рукой извивающееся тело. Он так самозабвенно погрузился в багровую пучину бешенства, что даже не сразу осознал: девушка, рыдая и отчаянно визжа, давно выкрикивает чье-то имя. Когда до Пирраса наконец дошло, он отшвырнул ремень в сторону, девушку — в другую, и Амитис повалилась на устланный циновками пол. Пока она дрожала и всхлипывала, варвар перевел дух и зыркнул сверху вниз.

— Так, говоришь, Гимиль-ишби?

— Да! — сквозь плач выкрикнула несчастная, корчась у его ног, — все ее тело терзала невыносимая боль. — Прежде он служил Энлилю, но потом занялся некромантией и за это был изгнан из храма. Ах, мне так плохо! Я теряю сознание! Смилостивься!

— Где я могу его найти? — допытывался Пиррас, равнодушный к ее причитаним.

— В кургане Энцу, к западу от города. О Энлиль, с меня живьем содрали кожу! Я умираю!

Повернувшись к девушке спиной, Пиррас торопливо оделся, увешал себя доспехами и оружием, после чего вышел в коридор и зашагал меж спящих рабов и слуг, стараясь никого не разбудить. Зайдя в конюшню, выбрал лучшую из своих лошадей. Таких скакунов было, вероятно, десятка два во всем Ниппуре, принадлежали они самому королю и богатейшим из его приближенных, — их покупали на далеком севере, по ту сторону Каспия, у диких племен, которых в последующие века назовут скифами. Каждый скифский конь был совершенством, своего рода произведением искусства и подлинным сокровищем для опытного седока. Пиррас взнуздал великолепное животное, надел на него седло — простой войлок, но отменной выделки и с богатой вышивкой. Солдаты у городских ворот поразевали рты, когда он, натянув поводья, на всем скаку остановил коня перед ними и велел отворить громоздкие бронзовые створки. Но подчинились они беспрекословно. Конь галопом вылетел за ворота, малиновый плащ развевался за плечами пригнувшегося к холке варвара.

— Клянусь Энлилем! — забожился один из солдат. — Не иначе, аргайв перебрал египетских вин у Нарам-нинуба.

— Вот уж нет, — отозвался другой. — Видал, какой он бледный? Это не вино, а боги помутили его рассудок. Быть может, он скачет прямиком к дому Эрейбу?

Недоуменно качая головами в шлемах, они долго прислушивались к стуку копыт в ночи, постепенно стихающему на западе. К северу, востоку и югу от Ниппура по всей равнине были разбросаны земельные наделы, хутора и пальмовые рощи; целая сеть оросительных каналов соединяла между собой реки. И лишь на западе земля лежала безжизненная и голая до самого Евфрата, только пепелища рассказывали о стоявших там некогда деревнях. Несколько лун назад кровавой волной хлынули из пустыни враги, волна эта смела виноградники и хижины, докатившись аж до стен Ниппура. Пиррасу запомнилась битва за город и боевые вылазки на занятую неприятелем равнину, когда его фаланги разбили осаждающих и гнали вспять, пока не опрокинули в Великую Реку. Тогда вся равнина покраснела от крови и почернела от дыма и копоти. Но жизнь неудержимо берет свое, и вот уже молодая зелень затянула язвы войны, они все меньше бросаются в глаза.

На обугленных пашнях проросли злаки, хотя люди, посадившие их, давно ушли в страну вечных сумерек. Скоро потянутся в эту рукотворную пустыню переселенцы из многолюдных краев. Еще несколько месяцев, самое большее год, и эта земля опять примет вид, типичный для Месопотамской низменности, усеянной деревеньками, нарезанной на крохотные наделы. Люди залечат раны, нанесенные земле другими людьми, и ужасы войны позабудутся до той поры, когда снова налетит из пустыни самум смерти и разрушения. Но все это — в будущем, а пока округа пустынна и необжита; полузасыпаны сухие каналы, разрушены плотины, тут и там торчат обугленные пальмовые стволы, высятся руины роскошных вилл и загородных дворцов. А далеко впереди отчетливо вырисовывается на фоне звездного неба таинственный курган-замок, известный в народе как Гробница Луны — Энцу. Эту возвышенность создала не природа, но чьи руки соорудили ее и с какой целью, никто теперь не знает. Еще до основания Ниппура высился этот курган над просторами долины, и безымянные землекопы, придавшие ему форму, давно сгинули в бездне времени.