Сергей Абрамов - Убей страх: Марафонец

— А Кормчих, выходит, много?

— Хватает…

— А какие ещё? Другие?

— Зачем тебе? Как там у вас: меньше знаешь — лучше спишь…

— Зачем мне?.. Вопрос и вправду зряшный… Тогда другой: зачем всё это Сущему?

Кормчий молча разлил вино по бокалам, окунул бутылку в туман. Пил без тоста на сей раз, медленно, крохотными глотками. Не спешил отвечать на главный вопрос Чернова… Впрочем, нет: был у Чернова ещё один, тоже главный: как ВСЁ устроено? Но понимал: хрен кто ответит, даже если знает…

— В общем, ты спросил то, что спросил, — скучно сказал Кормчий, — а что спросил, то и узнай. Заметь, я не говорю: пойми, но только — узнай.

— Есть разница?

— Есть. Ты знаешь, как на твоём телеэкране появляется… ну, например, трансляция футбольного матча в реальном времени? Не отвечай — знаешь. Но понимаешь ли не умозрительно, а буквально — зримо? Наверняка — нет… А как бежит ток по проводам? А звук без проводов?.. Это копеечные примеры — из твоего быта. А есть и общие для всей бесконечности миров. Вот самый первый: что такое бесконечность? Знания о ней — абсолютны. Понимание — относительно… Я могу множить примеры, но к чему? Вот что ты должен для себя точно уяснить, так это простую истину: надо понять, что ты ничего не понимаешь.

— «Я знаю только то, что ничего не знаю», — задумчиво проговорил Чернов.

— Цитируешь классика? Он прав по форме, но ошибался по сути: он знал, но до глубинного понимания не мог дойти… Кстати, его учёный коллега спустя столетия остроумно заметил о тоже весьма остроумном принципе неопределённости Гейзенберга: «Неужели Бог играет в кости?»

— Не помню. — Чернов и верно не помнил, хотя цитатку где-то слыхал.

— Не помнишь — не надо. Главное, что сказавший ухватил Истину за самый краешек, а это уже немало для смертного.

— А ты сам знаешь Истину? — тихо спросил Чернов, и всё в его голосе было: и надежда, и зависть, и отчаяние.

— Истину не знает никто, кроме Сущего, — утешил его Кормчий. — Это я о смертных. А вечные… — Он задумался. Потом всё же уверенно подвёл итог: — Тоже никто! Догадываются — да. Опыт, частые выходы в Вечность, узнавание всё новых и новых вариаций Реальности… Кстати, Бегун, если говорить об опыте и о выходах в Вечность, о вариациях, так ты среди нас — один из самых знающих. Подчеркну: не понимающих, а знающих. Потому что ты вообще — один.

— Один из… — всё-таки сверлил защиту Кормчего, всё-таки пытался вытянуть из него ещё краешек Истины.

— Есть знающие много больше тебя, и число их велико в Вечности, но испытавших больше — нет.

— К чему мне это знание о знании, извини за дурацкую формулировку, если я, каждый раз попадая в Вечность, как бы заново рождаюсь — как младенец с чистой памятью. И второе: даже если б я что-то помнил, истинного понимания-то нет, ты прав, к сожалению. И, похоже, не предвидится. По крохотному краешку Истины нельзя судить о том, какая она… Одна умная женщина у нас в России написала о море… ты знаешь, что такое море?.. ага, знаешь… но вот эти слова: «Мне только самый край его подола концами пальцев тронуть довелось». Как точно сказано, да? Разве она представляет себе, какое оно на самом деле — море?.. Так и я… Бог играет в кости, говоришь?.. Я пошёл дальше того учёного, Кормчий. Я предполагал многие игры. Но не думаю, что Истина — в игре. Ты противопоставил два глагола: «знать» и «понимать». Я продолжу. Есть у нас поговорка: человек предполагает, а Бог располагает. Тоже, видишь ли, неравноценные понятия… Поэтому, что бы я ни предположил, ухватив пальцами свой краешек Истины, всё будет зыбким и скорее всего неверным.

Кормчий слазил пальцами в туман, который по-прежнему стоял (или висел, или стелился…) в тех же параметрах, и достал сигару. Спросил Чернова:

— Будешь?

— Не курю, — машинально ответил Чернов.

— А я курю, — сообщил Кормчий. Щёлкнул пальцами, как добрый джинн Омар Юсуф ибн Хоттаб из великой книги детства Чернова, высек огонь, прикурил, вкусно набрал в рот дым, пополоскал им там, выпустил, добавил чуток туману. — Ты вот что… — сказал, точно как тренер Чернова, когда тот бегал за сборную. Не вешай нос: всё не так плохо, как тебе снится, — ну, прямо те же слова, что и у тренера! — Начнём с памяти. Ты же не станешь утверждать, будто в смертной жизни ты — некий Иван, ничего не помнящий?.. Не станешь. Твоей земной памяти любой позавидует. И ведь завидуют, верно?.. Но заслуга в том не папина и не мамина. Накопление памяти в Вечном идёт постепенно, а у Бегуна — ещё и скачкообразно, от Пути к Пути. Это, понятно, — в Вечности. А в твоём случае это накопление прорвалось и в смертное воплощение. Как сие понимать? Я бы понял как сигнал. О чём сигнал? Не знаю, как объяснить… Ну, о твоей большей готовности, что ли… Как плод зреет…

— К чему готовности?

— К прорыву в Знание.

— То есть я созрел, так?

— Не знаю, Бегун. Это не моя компетенция… — Он поднял палец вверх, пошевелил им, описывая, вероятно, некий круг посвящённых в тайну Бегуна — там, наверху. — Я уже объяснил тебе, что ты всё в нынешнем Пути вспоминал сам. Ты многое вспомнил и это многое и разрозненное сумел увязать в одно. Твой краешек, конечно же, мал, но он и вправду — край Истины. А из малого складывается целое, рано или поздно, но складывается. Это серьёзно. Бегун, поверь мне: я всё же Кормчий. У тебя впереди — Вечность…

— И позади — Вечность. — Чернов не разделил оптимизма Кормчего.

— Кто измерит, что длиннее: Путь пройдённый или Путь оставшийся? Только не я, Бегун, только не я… Но не о мерах длины идёт речь, Бегун, — о твоей памяти. Ты вспомнил малое — значит пришло время вспоминать большое. Что потом, Бегун, догадайся с трёх раз?

— Откуда я знаю? Время вспоминать большое, время забывать большое…

— Дурак ты, Бегун! Уж и не знаю, почему тебя всунули в такую примитивную смертную оболочку. Спортсмен, одно слово… За временем вспоминать идёт время знать. А ещё дальше — время понимать узнанное. Цепочка: вспоминать — знать — понимать. Пусть все эти глаголы — о краешке Истины, который у каждого из нас — свой и своего размера. Я не знаю, что останется тебе, когда ты вернёшься в свою Москву, но что-то из вспомнившегося — наверняка. А уж что сверх того — воля сам знаешь чья.

— А когда я вернусь?

— Хочешь — прямо сейчас.

— Это в твоих силах?

— Я — Кормчий. Я многое могу в Вечности.

— И конечно, не скажешь, что именно можешь.

— Не скажу. Я сообщаю тебе лишь то, что тебе положено знать. Будет воля Сущего — встретимся с тобой на следующем твоём Пути. Тогда и получишь очередные ответы, если всё славно сложится.

— Не сложится. Я тогда все вопросы забуду. И тебя, Кормчий, тоже. Вспоминать — знать — понимать… Красиво, конечно, но трудно верится.