Ким Харрисон - Хороший, плохой, неживой

– Это было больно, – вдруг прошептала она по-детски, и веки у нее задрожали. – Ни у кого нет столько вампирской слюны, чтобы преобразовать такую боль, и он лакал мое страдание и муку так же, как лакал мою кровь. Я хотела дать ему больше, доказать ему свою верность, что я, хотя и подвела его, не укротив тебя, все равно буду его наследником. Секс улучшает вкус крови, – сказала она еле слышно. – Гормоны делают ее слаще, и потому я открыла себя ему. Он сказал «нет», хотя и стонал от желания, сказал, что может убить меня по ошибке. Но я заводила его, пока он уже не мог остановиться. Я этого хотела. Хотела даже когда было больно. Он взял все, и вызвал у нас оргазм как раз когда меня убил. – Она задрожала, закрыв глаза. – Бог мой, Рэйчел, я думаю, он убил меня.

– Ты не мертва, – прошептала я, но со страхом, потому что не была в этом уверена. Но ведь мертвая она не могла бы находиться в церкви? Разве что она еще в переходном состоянии. Время, за которое менялась биохимия, не было четко ограничено. Какого черта я тут делаю?

– Я думаю, он меня убил, – повторила она, и голос ее поплыл – она засыпала. – Я думаю, я сама себя убила. – Совсем детский голос, и веки затрепетали. – Рэйчел, я умерла? Ты не присмотришь за мной? Чтобы солнце меня не сожгло, пока я сплю? Ты меня посторожишь?

– Тс-с-с, – прошептала я в страхе. – Спи, Айви.

– Я не хочу быть мертвой, – бормотала она непослушными губами. – Я сделала ошибку, я не хочу быть наследником Пискари. Я хочу здесь остаться, с тобой. Можно мне с тобой? Ты меня посторожишь?

– Тише, тише, – приговаривала я, поглаживая ее по волосам. – Засыпай, засыпай.

– От тебя хорошо пахнет… как апельсины, – прошептала она, и у меня сильнее забился пульс, но зато я хотя бы не пахла, как она. Моя рука двигалась и гладила ее, пока она не стала дышать глубоко и медленно. Интересно, прекратится ли дыхание, когда Айви заснет. Я уже_не^знала, живая ли она.

Мой взгляд упал на цветное окно, где уже брезжил намек на восход. Солнце скоро взойдет, а я не знала ничего насчет того, как превращаются вампиры, кроме того, что им нужно быть на шесть футов под землей или в комнате без окон. И еще – что на следующем закате они встают голодные. Бог мой, что делать, если Айви мертва?

Я подошла к коробке с украшениями у нее на комоде, где лежал ее браслет «на случай смерти», который она отказывалась носить. У Айви была хорошая страховка. Если я позвоню по номеру, выгравированному на этой серебряной ленте, «скорая» приедет за гарантированные пять минут, Айви засунут в отличную темную дыру в земле, чтобы она оттуда вылезла после захода солнца возрожденной красивой нежитью.

У меня жгло в животе, когда я поднялась и пошла к себе за своим крестиком. Если она мертва, то какая-то реакция будет, даже если еще переход не закончен. Одно дело – вырубиться в церкви, совсем другое – когда твоей кожи касается освященный крест.

Я вернулась, меня слегка подташнивало. Позвякивая амулетами, я задержала дыхание и помотала над Айви браслетом. Реакции не было. Я поднесла крест ей к шее за ухом и задышала легче, когда опять не было никакой реакции. Молча попросив у нее прощения на случай, если я ошибаюсь, я коснулась крестом кожи. Она не пошевелилась, пульс на шее остался медленным и ровным. На белой коже, когда я отняла крест, никакого следа не осталось.

Я выпрямилась, помолившись про себя. Вроде бы она не мертва.

Я медленно выползла из комнаты Айви, закрыла за собой дверь. Пискари изнасиловал Айви по одной причине – он знал, что я догадаюсь. Она сказала, что он хочет со мной говорить. Если я останусь в церкви, следующей будет моя мать, потом Ник, потом он, вероятно, выследит моего брата.

Мои мысли вернулись к Айви, свернувшейся под одеялом в посттравматическом сне. Следующей будет моя мать. И она умрет, даже не зная, за что ее пытают.

Вся изнутри трясясь, я пошла к телефону в гостиную. Пальцы так дрожали, что номер я набрала со второй попытки. Целых три драгоценных минуты я ругалась, чтобы меня соединили с Роуз.

– Извините, миз Морган, – сказала она таким политкорректным голосом, что на нем можно было яйцо заморозить. – Капитана Эддена сейчас нет, а детектив Гленн велел, чтобы его не беспокоили.

– Чтобы его не… – повторила я, заикаясь. – Послушайте, я знаю, кто их убил. И надо ехать туда прямо сейчас. Пока он никого не послал за моей матерью!

– Простите, миз Морган, – вежливо повторила женщина, – но вы больше не консультант. Если вы хотите заявить об угрозе убийством, подождите, я соединю вас с приемной.

– Нет, постойте! – взмолилась я. – Вы не понимаете. Дайте мне только слово сказать Гленну!

– Нет, Морган! – спокойный рассудительный голос Роуз вдруг загорелся неожиданной злостью. – Это вы не понимаете. Здесь никто не хочет с вами разговаривать.

– Но я знаю, кто охотник на ведьм! – воскликнула я, но щелчок возвестил о конце разговора.

– Идиоты! – завопила я, швыряя телефон через всю комнату. Он ударил в стену, задняя крышка отскочила и батарейки раскатились по полу. Я в досаде затопала в кухню, раскидала по столу принадлежащие Айви ручки, схватила одну, и нацарапала записку, чтобы прицепить на дверь церкви.

Ник едет сюда. С Ником Гленн говорить будет. Ник убедит его, что я права, скажет, куда я поехала. Они должны будут появиться – хотя бы чтобы арестовать меня за вмешательство. Я бы велела ему позвонить в ОВ, но те, небось, у Пискари в кармане. И хотя у людей шансов одолеть мастера-вампира не больше, чем у меня, их вмешательства может оказаться достаточно, чтобы спасти мою шкуру.

Развернувшись, я полезла в буфет, стаскивая амулеты с крюков и запихивая их в сумку. Выдернула нижний ящик и схватила три деревянных кола. К ним добавила большой мясницкий нож из стойки с ножами. Пейнтбольный пистолет, заряженный самым сильным зельем, которое только может быть у белой колдуньи: сонными чарами. С кухонного стола я взяла бутылку святой воды. Минуту подумав, я откинула крышку, сделала глоток, закрыла бутылку и тоже сунула в сумку. Святая вода не очень поможет, если только три дня кроме нее ничего не пить, но я уже хваталась за все соломинки, что попадаются под руку.

Не замедляя шага, я пошла в коридор за ботинками, натянула их и направилась к двери, хлопая шнурками. Перед дверью я затормозила, развернулась и пошла обратно в кухню. Прихватив мелочи на автобус, наконец-то вышла.

Пискари хочет говорить со мной? Отлично. А я хочу говорить с ним.

Глава двадцать шестая

В пять утра автобус был набит. В основном живыми вампирами, а также косящими под них шестерками, возвращающимися домой, чтобы подумать о своей жалкой жизни. Они широко передо мной расступились – может, потому, что от меня святой водой разило. А может быть, я казалась чертовски перегревшейся в зимнем пальто с искусственным мехом на воротнике – я его надела, чтобы водитель меня не узнал и подобрал. Но главное, думаю – это из-за кольев.