Сергей Болотников - Город призраков

Вот и сейчас какая-то птица кружила лениво над двором. Огромная, покрытая блестящими синими перьями, с круглыми синеватыми глазами. Она не была похожа на ту, темную, когтистую. Она была доброй, пришла из доброго сна. Где-то Никита ее видел, где-то про нее слышал. Птица перестала наматывать круги и зависла перед самым окном Трифонова. Теперь он узнал ее и робко улыбнулся. Еще бы, ведь к нему пришла Птица Счастья. Синяя птица, похожая на голубя. Она нежно и успокаивающе ворковала, лениво взмахивала широченными, похожими на махровые полотенца, крыльями.

— Что ты хочешь? — спросил Никита.

Птица клекотнула, а потом в два мощных взмаха взлетела на этаж выше. Никита выскочил на балкон, свесился через него, глядя наверх, и успел заметить, как Птица Счастья влетает в окно соседей сверху. Соседей дома не было, Никита слышал, как они выходили.

«Вот не повезло людям. К ним прилетала Птица счастья, а их не было дома!» — подумал Трифонов, а следом за этой мыслью явилась другая: «Надо пойти к ним и рассказать!»

Эта мысль была уже не просто мыслью — она вполне смахивала на цель. А цель, как известно, тот гибкий стальной стержень, что поддерживает существование каждого человека.

Голодный и ослабший Трифонов буквально летел вниз по ступенькам, целиком и полностью захваченный одной мыслью — донести хорошую весть до соседей.

Плохих людей он увидел сразу и ничуть не удивился, сразу получив о них полную информацию. С ним такое бывало. Вот когда Рамена пытался его ловить, Никита сразу распознал его злую сущность. И к тому же он... постойте, и этот страшный убийца тоже здесь, идет посередине маленького, но грозного отряда. Вот и прибавилась плохая весть.

И Трифонов со всех ног помчался вниз по Последнему пути, отчего-то отлично зная, что встретит Влада и сотоварищей там. И он не ошибся.

Никита Трифонов вообще никогда не ошибался, хотя и не догадывался о своем странном даре.

4

Николай шел подле Стрыя и ощущал, как ему холодно. День был отвратителен — апофеоз всех серых дождливых дней. Почему-то казалось, что и все последующие дни будут такими. До самого Исхода.

Рамена с отрешенной ухмылкой наблюдал за небесными виражами своего Ворона. Вещая птица звала на бой и сулила победу.

Понурый Евлампий шагал и сверлил мутными очами покрывшуюся ледком землю. Он теперь тоже улыбался — похожей на Раменову отрешенной улыбкой. Глаза его, доселе пустые и бессмысленные, глаза животного, ведомого на бойню, вдруг обрели некоторую ясность и цепко поймали какой-то не видный другим объект. Хоноров пожевал губами, внимательно всматриваясь. Без очков он видел плохо, но что-то подсказывало ему, что вон то серое пятно в густой тени под декоративным деревом с обрезанной верхушкой — это прячущийся человек.

Надежда трепыхнулась в груди, и это был тот своеобразный запал, который привел Евлампия Хонорова в состояние действия. Сделав немудреный выбор между пассивной гибелью и рисковой свободой, он рванулся вперед, испустив хриплый крик: — Спа-а-са-а-йте!!!

Рывок был столь силен, что не ожидавший этого Кобольд повалился вслед за своим ручным человеком на землю. Это и спасло его от насыщенного свинцового града, что со свистом пронизал воздух в том месте, где только что была его голова.

Стреляли плотно, сразу с нескольких позиций, давя неожиданностью нападения и тем, что самих стрелков почти не было видно за стволами деревьев.

Николай Васютко услышал вопль Хонорова и первый, похожий на глухой щелчок выстрел, стал поворачиваться, увидел лицо Стрыя — пока еще непонимающее. Стрый стоял столбом, а из-за деревьев уже стреляли вовсю, длинными очередями, не экономя патроны. Стрый, ты слишком долго думаешь. А может быть — надеешься, что в последний момент рука провидения отведет от тебя быструю свинцовую смерть?

Нет, Стрый, не отведет.

Николай действовал быстро. Он шагнул вправо, заслоняя собой Стрыя, толкнул его плечом, одновременно закричав:

— Ложись, Стрый, ложись!!!

Тот понял, бросился на землю, но медленно, слишком медленно. А Николай все еще думал о голубе и о том, как холоден осенний воздух, когда что-то тупо ударило его в живот и грудь и, после мгновения холодной пустоты, вспыхнуло жаркой, обжигающей болью.

— Колька, Колька!!! — орал Стрый и тянул за собой на землю, но Николай и так уже падал, не способный стоять на враз размягчившихся ногах. Какие глаза были у того голубя — черные, бессмысленные, с белыми кружками вокруг угольно-черных зрачков.

И Пиночет упал на спину, ударившись затылком о холодную землю. Наверху клубились облака — серые, холодные, вечные.

— Ты как? — в панике шептал Малахов, судорожно передергивая затвор своего оружия. — В порядке?

«В порядке», — хотел ответить Николай, но почему-то не смог. Смешное чувство, словно из него выпустили весь воздух, как из проколотого мячика.

Кобольд отпустил цепь Хонорова и по-пластунски пополз в сторону близких деревьев. Сердце заполошно колотилось, глаза заливал мигом выделившийся пот. Бывший драгдилер искоса глянул направо и встретился с глазами Босха, что полз в ту же сторону. Губы того шевельнулись и произнесли несколько слов, адресованных Стрыю, Рамене и лично ему, Кобольду. Босх призывал поднять оружие и стрелять. Кобольд притворился, что не слышит.

Брат Рамена возился с затвором автомата, резко вздрагивая, когда девятиграммовая смерть втыкалась в землю слишком близко от него. Потом оружие все же соблаговолило встать на боевой взвод, и он стал посылать короткие прицельные очереди. Его усилия увенчались успехом — в стане врага зашевелились, а потом на дорогу упало дергающееся тело — рот раскрыт в немом крике, глаза широко открыты навстречу смерти. Из-за укрытия выскочил еще один человек и резко дернул раненого назад. В следующий момент его утащили за издырявленный древесный ствол.

Огонь резко убавил в интенсивности. Тихо ругаясь про себя, Босх высунулся и стал стрелять из новенького вороненого десантного автомата. Две пули нашли свое убежище в стволе дерева над его головой, посыпалась древесная крошка, а острая щепка больно кольнула в шею. Да, давно Босх не был под огнем, всегда было, кем прикрыться.

У Рамены кончились патроны. Он сжал зубы и стал потихоньку отползать к деревьям. Под деревьями Босх свирепо пнул Кобольда, прошипев:

— Стрелляй, гад!

И Кобольд открыл огонь. Хоноров, закрыв голову руками, так и лежал на асфальте, а чуть в стороне, за телом Николая, словно за бруствером, отстреливался Стрый, не замечая, как под напарником скапливается темно-красная лужа.

В этой быстротечной битве нормально умели стрелять только Босх, с его выучкой, и Дивер. Остальные посылали пули из дергающегося автомата куда попало, что, впрочем, заставляло противника не подниматься от асфальта.