Роберт Говард - Черный камень. Сага темных земель

Дверь хлопнула, отгородив короля от унылых пророчеств Гунгайса, острот Атаульфа и бормотания старых вождей. Гензерих решил выпить вина перед сном, поднялся на ноги и, прихрамывая (память о копье франка), двинулся к столу. Он поднес к губам украшенный алмазами кубок и вдруг вскрикнул от неожиданности. Перед ним стоял человек.

— Бог Один! — воскликнул Гензерих, совсем недавно принявший арианство и не успевший к нему привыкнуть. — Что тебе нужно в моей каюте?

Король привык сдерживать чувства и быстро оправился от испуга, но пальцы его, будто сами по себе, сомкнулись на рукояти меча. Внезапный выпад, и… Но гость не проявлял враждебности. Вандал видел его впервые, но с первого взгляда понял, что перед ним не тевтон и не римлянин. Незнакомец был смугл, с гордо посаженной головой, кудрявые волосы прихвачены малиновой лентой. На груди рассыпались завитки роскошной бороды.

В мозгу Гензериха мелькнула смутная догадка.

— Я не желаю тебе зла, — глухо произнес гость.

Как ни присматривался Гензерих, он не заметил оружия под пурпурной мантией незнакомца.

— Кто ты и как сюда попал?

— Неважно, кем я был. На этом корабле я плыву от самого Карфагена.

— Никогда тебя не встречал, — пробормотал Гензерих, — хотя такому, как ты, нелегко затеряться в толпе.

— Я много лет жил в Карфагене, — произнес гость. — Там родился, и там родились мои предки. Карфаген — моя жизнь! — Последние слова он произнес с таким пылом, что Гензерих невольно отшатнулся.

— Конечно, горожанам не за что нас хвалить, — сказал он, прищурясь, — но я не приказывал убивать и грабить. Я хочу сделать Карфаген своей столицей. Если тебя разорили, скажи…

— Разорили, но не твоя волчья свора, — угрюмо ответил незнакомец. — По-твоему, это грабеж? Я видал грабежи, какие тебе и не снились, варвар. Тебя называют варваром, но ты не сделал и сотой доли того, что натворили «культурные» римляне.

— На моей памяти римляне не разоряли Карфагена, — пробормотал Гензерих.

— Справедливость истории! — Гость с силой ударил кулаком по столу. Гензерих успел разглядеть мускулистую белую руку аристократа. — Погубили город алчность римлян и предательство. Торговля возродила его в другом обличье. А теперь ты, варвар, вышел из гавани Карфагена, чтобы покорить его завоевателей. Стоит ли удивляться, что старые сны блуждают в трюмах твоих галер, а призраки давно забытых людей, покидая безымянные могилы, уходят с тобою в плавание?

— Но с чего ты взял, что я решил покорить Рим? — обеспокоенно спросил Гензерих. — Я согласился помочь…

Вновь по столу грохнул кулак незнакомца.

— Если бы ты пережил то, что выпало на мою долю, ты бы поклялся стереть с лица земли этот гнусный город. Римляне позвали тебя на помощь, но они жаждут твоей гибели. А на твоем корабле плывет изменник.

Лицо варвара оставалось бесстрастным.

— Почему я должен тебе верить?

— Как ты поступишь, если я докажу, что тот, кого ты считаешь самым надежным помощником и верным вассалом — предатель и ведет тебя в западню?

— Если докажешь, проси чего хочешь.

— Хорошо. Возьми это в знак доверия. — На поверхности стола запрыгала монета. В руке гостя мелькнул шелковый шнурок, оброненный недавно Гензерихом. — Ступай за мной в каюту твоего советника и писца, красивейшего из варваров…

— Атаульфа? — Гензерих был поражен. — Я верю ему больше, чем остальным.

— Значит, ты не так умен, как я считал, — хмуро ответил человек в мантии. — Предатель опаснее любого врага. Римские легионы не победили бы нас, не найдись в моем городе подлеца, отворившего ворота. Я пришел, чтобы спасти тебя и твою империю, и в награду прошу одного: утопи Рим в крови. — Незнакомец застыл на миг с горящими глазами, с занесенным над головой кулаком. Затем, царственным жестом запахнув пурпурную мантию, вышел за дверь.

— Стой! — крикнул король, но гость уже исчез.

Хромая, Гензерих подошел к двери, распахнул ее и выглянул на палубу. На корме горел светильник. Из трюма, где усталые гребцы ворочали весла, воняло немытыми телами. В тишине раздавался мерный скрип уключин, те же звуки доносились с других галер. В лунном свете перекатывались серебристые волны. Возле двери в каюту Гензериха стоял одинокий страж. На бронзовом шлеме с султаном, на римских доспехах играли лунные отблески. Воин отсалютовал королю коротким копьем.

— Куда он подевался? — спросил Гензерих.

— Кто, мой повелитель? — удивился воин.

— Тот, кто вышел из моей каюты, дурень! — рассердился король. — Высокий человек в пурпурной мантии.

— С тех пор, как ушли Гунгайс и остальные, никто не выходил, — ответил вандал, недоумевающе глядя на своего властелина.

— Лжец! — В руке Гензериха полоской серебра сверкнул меч. Воин попятился.

— Клянусь Одином, не было тут никого! — испуганно повторил он.

Гензерих пристально посмотрел ему в лицо. Он хорошо разбирался в людях и понял: страж не лжет. У короля мороз прошел по коже. Ни слова больше не говоря, он заковылял к каюте Атаульфа и, постояв возле нее несколько секунд, распахнул дверь.

Атаульф лежал на столе. Достаточно было одного взгляда на багровое лицо, выпученные и остекленевшие глаза, черный прикушенный язык, чтобы понять, что с ним случилось. В шею свева врезался шелковый шнурок Гензериха. Возле мертвеца лежали перо и пергамент. Схватив листок, Гензерих расправил его и прочитал:

«Ее величеству Императрице Рима. Исполняя Вашу волю, я постарался уговорить варвара, которому служу, чтобы он повременил со штурмом столицы до подхода ожидаемой Вами помощи из Византии. После победы я отведу его в условленную бухту, где Вам легко удастся запереть и уничтожить его флот. Я…»

Письмо заканчивалось бесформенной закорючкой. Гензерих взглянул на труп, и вновь по шее побежали мурашки, а коротко подстриженные волосы встали дыбом. Незнакомец бесследно исчез, и вандал знал, что уже никогда его не увидит.

— Рим еще заплатит за это, — зловеще прошептал он.

Носимая им на людях маска спокойствия исчезла, ухмылка короля походила на оскал голодного волка. В гневном блеске глаз угадывалась страшная судьба, уготовленная Риму. Он вспомнил, что до сих пор сжимает в кулаке монету незнакомца. Долго разглядывал ее, тщась разобрать старинные письмена. Профиль, выбитый на монете, он сотни раз видел на древнем мраморе Карфагена, которого чудом не коснулась ненависть римлян.

— Ганнибал… — пробормотал Гензерих.

Обитатели Черного побережья

Я расскажу свою ужасную историю до того, как взойдет солнце и предсмертные крики разорвут безмолвие этого острова.