Татьяна Мудрая - Доброй смерти всем вам…

Ознакомительный фрагмент

Трюг, при всех своих мозговёртных умениях и патологической гениальности, характером ещё больший мальчишка, чем я. Или лучше сказать «девчонка»? Говорит, в детстве, лет этак до пятнадцати, его наряжали в короткие платья с кружевными панталончиками: пока дедуле Хьяру не стало западло играть в отцы-матери из-за игры совсем иных гормонов. В общем, мне на днях исполняется восемнадцать, Трюгу давно перевалило за сотню, а иногда гонит такой наив, что прям уши обвисают вялыми лоскутками. Судьбоносная роль, санитары Вселенной, правая рука света и левая рука тьмы и далее по списку. Это при том, что после посвящения он едва дотронулся до полусотни смертников.

А что мы так долго живём, потому что заимствуем чужое, — об этом все семейные члены молчок молчком. Ты времени заложник у вечности в плену. Жизненная сила, которую дирги отбирают у наших страдальцев, очень даже конкретно переходит к ним самим. Дед бы сказал «страдников» и «без изъятья», мама фыркнула бы на мою «хилософию», сказав, что это ненаучно. Различная прочность клеточных оболочек, иное строение ядра, немного другой геном. (Другой в самом главном, между прочим.) Добавила бы нечто про сосуществование, искупление, свободный выбор и такую-сякую лабуду.

Но факт остаётся тем же фактом. До совершеннолетия никто из диргов не причащается чужой крови — но хиляет по городскому асфальту и сельской грунтовке самым распрекрасным образом. Растёт и мужает, как бурьян в перегное. Возможно, пользуется теми калориями, что накоплены предками, а может быть и нет. Но вот когда произойдет это самое — мигом перестаёт меняться. Двуногий консерв. Прекрасный духом и телом зомбак. Как-то не очень это вызывает симпатии, верно?

По крайней мере у меня.

Не слыхала ни об одном дирге, у которого бы получилось самовыпилиться из реальности. Который хотя бы попробовал. (Не слыхала — значит, нету или как?)

Я хочу быть первой. Эксперимент — святое дело. Не принимать лекарств, продлевающих жизнь, плавно скользить в зрелость, старость и дряхлоту. По меркам человеков — это не суицид, а совершенно естественный процесс. Только когда вы заболеете, вы оцените здоровый образ жизни. Лишь когда умрёте, можно будет стопроцентно догадаться, что вы жили. Большинство людей прозябает с отчётливым ощущением, что окружающее до смерти им надоело. Я вот-вот присоединюсь к большинству. Наши вечные старцы — такие зануды! Ждать, пока тебе исполнится двадцать лет, а до того — губки в ниточку, ротик — на молнию, зубки на полке, язык на привязи.

Кстати, а экстремальный спорт: гонки под косым парусом, боевые искусства, историческое фехтование, альпинизм, дайвинг, бобслей, паркур. Это поправка здоровья или самоубийственная склонность? Кто скажет?

Наша отважная церковь считает, что последнее. Надо бы уточнить у тех из них, кто попроще, — мне всё такое очень даже нравится. Самое главное, в похожих науках я преуспеваю, в отличие от классических.

Вот только беда: при общении с себе подобными у меня вечные проблемы. Похоже, я типичный интроверт. С людьми обхожусь проще простого: безответственный трёп меня не грузит. Вливается-выливается без натуги и особых проблем. А что такого? В Стекольне и окрестностях десятилетнее среднее обалдевание носит статус закона. Преступишь — нехило поплатишься. И хотя дирги легко умеют откосить — здоровье там или напротив, гениальность и по причине всего этого нужда в частных уроках — но нельзя же это делать всякий раз. Конспирация. Тем более что я резко выделяюсь на среднестатистическом фоне: рост метр восемьдесят пять без шпилек сорок второго размера, румянец во всю щеку так и полыхает, кровь с молоком, как говорится. И резко белые, даже не белокурые, патлы. Хваталки тоже не лезут ни в одни рукавицы: раньше я пялила мужские, а чтобы не болтались на костях и не рвались поверху, дырявила заранее и ушивала. Потом до меня допёрло, что проще сшить на заказ или научиться кроить-вязать самой. Ничего, я ж юный гений!

В среднеобразовательном долбилище, как все целенаправленные мутанты и продвинутые дети, хватаю сплошные трояки и четвертинки с приговорами: вот если бы ты, Леночка, не была так несобранна даже в последний год обучения… В лени из преподов меня не упрекает ни один: с чувством языка у них в порядке.

А что делать? Меня готовят к выпуску (и вылету) ещё и в совсем другом месте: это напрягает по самое не могу.

Одна отдушина: отметелить по-чёрному городские миазмы, которые мешают плодотворно готовиться к экзаменам, и свалить на дальнюю дачу. Её купили по дешёвке на моё имя: не Подстеколье и не совсем юга, но вроде них. Сплошь меловые холмы и столбы, которые здесь именуются дивами, церкви и лесные заказники. Местами густой жирный чернозём. Сосны растут островками, дремучие дубы стоят привольно. А фоновая картинка — в реале Шишкин: ковыльные поля и нивы, посреди которых возвышается одинокий, коренастый представитель флоры, цветущие степи до самой каймы окоёма, полынь, шалфей, чабрец, тимьян и иссоп. Мёд, растворённый в тёплом дыхании ветра. И далеко в вышине кречет парит, покачивая широкими крылами. Самое что надо для заценителя одиноких прогулок под палящим солнцем — вроде меня самой.

Ехать надо всю ночь, зато являешься на место ранним утром. Ну конечно, я привезла с собой полный рюкзак учебников. Какая-никакая человечья еда встречается на месте, а паковать горное снаряжение под бдящими взглядами родаков было неразумно. Вообще-то я фанат особого вида альпинизма, когда полагаешься на свои природные средства: не закидывать удочек и крючков, почти не забивать крепежа и ползти по склону ящеркой, вжимаясь в него всем корпусом. Что до меня — мне и того не нужно: когти на руках и ногах у меня покрепче молибденовой нержавейки, а длиной — сантиметров восемь-десять. Тоже рекорд. Как-то мерялись с Трюгом и кое-какими условными сверстниками: он, конечно, мужик, но не акселерат, а другие хоть и акселераты, но статью всё равно против меня не вышли — что «дали», что и «дью», без разницы. Тайский ножной бокс плюс индийский спорт раджей — поединки на ручных грабельках из стали. В смысле упороться можно от счастья. Правда, шрамы от прикосновения сотоварищей заживают мигом, так что всё ништяк.

Я сбросила поклажу в домике под заплесневелым шифером, наскоро оглядела всё вокруг: проверить, не поржавело ли насквозь крашенное голубой нитроэмалью железо, которым здесь принято обивать снаружи навозную глину и хлипкий сосновый брус, и не завелся ли на дворе посторонний. Скажем, землеройка, дикий зобатый кролик или ручная эфа: не знаю в точности.

Обулась в крепкие сандалии на широких ремнях и без носов — чтобы легко выходили ножные когти. Сунула в рюкзачок самодельные байкерские перчатки без пальцев, флягу с водой, аптечку и ксеноновый фонарик. Три последних позиции — для отвода глаз человекам. Хотя отводить понадобится, если уцопают на ровной земле. Стоит начать работу, то есть в моём конкретном случае восхождение, — как дирга накрывает такой особой «дымкой»: кому не надо, сквозь неё не видит.