Донован Фрост - Храм ночи

— Да, это была настоящая банда. Герцог мне перед битвой так и сказал: «Ты, Конан, знай — у аквилонской короны не так много тюрем, чтобы вместить всю твою шайку, так что я ставлю вас в самом центре и надеюсь, что панцирники стопчут и порубят большую ее часть, ведь после битвы я все равно должен взять вас под стражу за грабежи и насилия в коронных землях». Редкой тонкости государственный ум, надо заметить, был у того герцога. В бою ему оторвало светлую его башку камнем из катапульты…

— Из баллисты, мой король, — солидно возразил Ройл и икнул.

— Кром, какая разница, все равно — оторвало напрочь. А центральный клин этих Нергаловых сынов ударил в нас, как колун в сырое полено, и застрял. Герцог оказался прозорливее многих моих нынешних полководцев — пока в центре мы с панцирниками вспарывали друг другу брюшины, крылья аквилонской конницы начали медленно смыкаться…

Король попытался показать, как именно смыкаться, — словно огромная черная птица, он распростер руки, смахнув при этом со стола плошку. Коптящий фитиль с шипением упал в полупустой бочонок и погрузил палатку во тьму. Однако беседы это не прервало. Ройл невозмутимо хлебанул прямо из бочонка, сплюнув в сторону пеньковую мочалку, и выдохнул:

— Но дело чуть не пошло псу под хвост, когда весь этот сброд дрогнул и побежал.

— Да, улепетывали они, как жирные мускусные крысы от беркута, когда на нас навалился резерв противника. Как сейчас помню — там были получившие волю каторжане — во-от с такими мордами и вот с такими дубинами, баграми, вилами и Сет еще знает с чем.

— И я тогда выхватил у тебя из рук знамя, и зашвырнул его далеко вглубь их рядов…

— А я, сразу не поняв зачем, прямо из седла дал тебе сапогом по морде…

— И двух зубов как не бывало, прах побери окованные носки тех сапог…

— Знатные были сапоги, я потерял их, когда праздновали победу и какой-то пьяный осел швырнул в мой шатер факел…

— Н-да… Победа висела на волоске, но наш отряд, даром, что наемники без роду и племени, рванулся за своим знаменем так, что прошел по резерву противника и остаткам клина, даже не разобрав толком, что центр врага уже прорван, как гнилая мешковина…

Пока не опустел бочонок, и не были упомянуты все подробности столь давней схватки, что о ней не слышали ни толстый капитан, ни десятник, сидевший прямо у входа в шатер, никто не осмеливался заикнуться о предстоящем походе.

Телохранители приканчивали оставшийся бочонок, а гарнизон, разместившись в полном вооружении вокруг доставленных из окрестных деревень телег, вполголоса поругивал примчавшееся невесть, зачем воинство короля, да и самого правителя. Будет поход на Совиную Гору, или не будет; старый король мается дурью, а может, ему не с кем пить во дворце, или он действительно так уважает старину Ройла, что для беседы с ним прискакал из самой Тарантии; пойдут ли с ними, если все же выступление состоится, королевские телохранители или, напившись до умопомрачения, будут отлеживаться в тылу, — таковы были темы для обсуждения.

— Не, такие не упадут с одной-то бочки. Только злее будут.

— Ух, рожи такие, что у тех, на Совиной, почище и попристойней будут.

— Да, таким кровь ближнему пущать — видать, одно удовольствие.

— И где их таких набрали. По мне — так их и близко ни к каким дворцам подпускать нельзя. Одно слово — варвары, северяне.

— Точно, старина Ройл, в молодые годы от таких вот Аквилонию спасал.

— Да король, говорят, сам таким был. Варвар с севера, наемник, чуть ли не пират — пока к трону не пробился.

— Поговорите, поговорите еще — аккурат в каменоломни с поля боя и отправитесь.

— А что, про то все ведают. Не верите — Ройл вот выйдет, все и выложит начистоту.

— Как же, выйдет. У них с королем на пару — такая же вот баклажечка.

— Спроси, спроси у Ройла. Он и трезвый-то без врак двух слов не скажет.

— А я вот про короля, не верю. Видал я тех наемников. Вы всю жизнь за юбкой, да за бутылкой. Теперь здесь вот гниете, света белого не видали, а я поколесил, побродил в свое время. Видал тех наемников. Зря вы на охрану эту напраслину возводите. Настоящие наемники — руки грязные, все в перстнях, под ногтями — кровь засохшая. Глаза пустые, сами дерганные, чуть что — сразу за ножи или, там, мечи хватаются. А про корсаров — про тех такое говорят…

— А ты уши развесь — и побольше слушай, ротозей. Мир он повидал. Это от таверны — в кабак, что ли? Говорят тебе — из наемников наш Лев. Но — из приличных…

— Не бывает приличных наемников. Был бы он корсаром или разбойником каким — стал бы о королевстве думать? Вот твои, с немытыми руками и кровью под ногтями, дотянись до трона — что бы стали делать? Города строить, корабли, академии всякие разводить, а? То-то. Варвар — это да, варвар и есть, но не корсар.

— А по мне — так хоть сам Сет на троне, лишь бы жалованье исправно платил и не трудил чрезмерно.

При этих словах полог откинулся и, держась, друг за дружку, вышли Ройл и Конан. Капитан и его заместитель еле успели вскочить и отступить в сторону, иначе старые вояки неминуемо кувырнулись бы через них.

— Так, выступаем немедленно! — провозгласил Конан, обводя свое воинство покрасневшими глазами. — Авангард поведу сам, вернее, поведет старина Ролл. Где твои охотнички?

Ройл подозвал к себе четверых солдат:

— Значит, эти пятеро, десять моих телохранителей, и все. Остальные сорок ротозеев, кто трезвые, выступите чуть погодя за нами на подводах. Коней оседлать, но вести в поводу. Взберетесь на своих кляч прямо перед атакой. Сигналы — обычные, рожки там, или как вы тут… ага, свистки, так свистки. Мы снимаем часовых, если у них таковые имеются, и подползаем к самому лагерю. Вы разворачиваетесь к Совиному Ручью на нашей стороне и ждете. Морды тряпками обвяжите. Я имею в виду лошадиные морды, и чтоб ни звука. А по свистку — в галоп. Не останавливаться, не грабить, в палатки не лезть — гнать эту сволочь к границе, гнать и рубить…

— Но, мой король, такое уже было: они уйдут в Немедию… — встрял, было, капитан, но Конан грозно надвинулся на него и, вновь взяв за перевязь, энергично потряс:

— А ты можешь завязать морду себе, капитан, — и добавил, обращаясь ко всем и взмахом руки прекращая начавшийся среди охраны гогот: — Гнать будем и в Немедии, ясно. До полного истребления. Все.

— Кром! В пути хмель вылетел, да ума не прибавилось, — ворчал Конан.

Он лежал на сырой земле в небольшом углублении, оставленном корнями вывороченного ветром огромного бука и, извиваясь, старался выползти разом и из своего раззолоченного кафтана, и из роскошной кольчуги, ползать в которых по лесу, да еще в его летах, оказалось явно несподручно.