Олег Авраменко - Адепт Источника

Мы рассмеялись, и лед, похоже, тронулся. Между нами рухнула стена неловкости и настороженности, в наших отношениях появилась непринужденность, начали пробиваться первые ростки доверия. Я раскурил следующую сигарету и продолжил расспрашивать Пенелопу об одном из моих любимых миров, но слушал ее ответы вполуха. Я смотрел на нее, чувствуя, как в моей груди разливается какая-то странная и очень приятная теплота. Во мне просыпалась особенная нежность, совсем не похожая на ту, что я испытывал к женщинам, которыми обладал, но и отличная от моей нежности к матери и сестрам.

Пенелопа, моя дочь… У меня есть дочь. Я отец… Боже! Я — отец!..

Чем дальше, тем больше я убеждался, что она именно такая, какой бы я хотел видеть свою дочь. Красивая, умная, обаятельная, общительная — и так похожа на свою мать. И на меня, и на Юнону. Я мог бы гордиться такой дочерью, и я начинал гордиться ею, восхищаться, обожать… Но, но… Как много я упустил!

Я не мерил шагами приемную больничных покоев, в волнении ожидая ее появления на свет. Не качал ее на руках, не целовал перед сном, не рассказывал ей на ночь сказки. Не воспитывал ее, не заботился о ней, не переживал за нее, когда она стала подростком, не радовался ее успехам, не огорчался ее неудачам… Я даже не подозревал о ее существовании, пока не встретился с ней — уже взрослой, самостоятельной девушкой. Ах, как бы я хотел повернуть время вспять, заново прожить эти годы!

— Тебе сколько лет? — спросил я, воспользовавшись паузой в рассказе Пенелопы.

— Еще не исполнилось двадцати двух, — ответила она. — По моему собственному времени, разумеется. Большую часть своей жизни я провела в Сумерках.

«Она такая молоденькая!» — с умилением подумал я, и мне так захотелось обнять ее, расцеловать, прижать к груди…

— Ты Сумеречная?

— Формально да. Дед Янус признал меня как свою внучку, когда мне исполнилось пять лет, и с тех пор я считаюсь полноправным членом Дома.

— Принцессой?

— Да. И опять же, только формально. Я очень редко бываю в Истинных Сумерках и других официальных владениях семьи. У меня не сложились отношения с родней — ни по маминой линии, ни по твоей… За редким, правда, исключением.

— Почему? — искренне удивился я, в пароксизме внезапно вспыхнувшей отцовской любви возмущенный тем, что кто-то может плохо относиться к моей очаровательной крошке.

— Предрассудки, — горько усмехнулась Пенелопа. — Почему-то, когда семью создают двоюродные брат и сестра, это считается в порядке вещей, но я, дочь тетки и племянника, совсем другое дело. В глазах большинства родственников, особенно из Света, я — дитя греха. Меня сторонятся, не хотят иметь со мной ничего общего.

— Понятно, — сказал я. Никакой вины за собой я не чувствовал, здраво рассудив, что если бы не наша с Дианой любовь, не было бы и Пенелопы. И хотя с момента нашей встречи прошло совсем немного времени, я уже не представлял себе мир без нее, без моей дочери. Я только жалел, что вернулся так поздно. — Ты живешь здесь?

— Да, это мой мир, вернее, мир моей матери. После того, как ты исчез, она перестала держать его местонахождение в тайне и по всей форме зарегистрировала его как свое личное владение. Umbra 7428-OIT, если тебя интересует каталожное наименование. Но обычно его называют Сумерками Дианы.

— Ты хорошо помнишь мать?

Пенелопа отрицательно покачала головой.

— Я совсем не помню ее. Она ушла вслед за тобой, когда мне было полтора года. Тетя Минерва считает, что в глубине души я осуждаю маму за то, что она бросила меня, но это не так.

Я с трудом проглотил застрявший у меня в горле комок.

— Ты понимаешь ее?

— Да. Она слишком сильно любила тебя, чтобы сложа руки ожидать твоего возвращения или подтверждения факта твоей смерти. А еще… — Пенелопа умолкла в нерешительности.

— Ну, — подбодрил ее я, хотя и сам нуждался в ободрении.

— Когда я была маленькой, то случайно подслушала, как тетя Юнона говорила Дионису, что мама просто не могла без тебя жить, вот и решила либо найти тебя, либо умереть так, как умер ты.

По моей щеке скатилась крупная слеза. Почему, в отчаянии подумал я, Диана не любила меня чуточку меньше — так, чтобы ей хватило выдержки и терпения дождаться меня? Сейчас бы мы сидели втроем в этой комнате, в ожидании сумеречной грозы, весело болтали и радовались воссоединению семьи… Моя скорбь была так велика, что я совсем позабыл о Дейрдре.

Пенелопа подошла ко мне, опустилась перед моим креслом на корточки и нежно взяла меня за руки.

— Артур, — сказала она. — Неужели нет никакой надежды, что мама, как и ты, уцелела и живет сейчас в одном из тех Срединных миров, ничего не помня о своем прошлом? Существует ли вероятность того, что она жива?

Я протянул руку и погладил ее по волосам. На ощупь они были такие же мягкие и шелковистые, как у Дианы.

— Вероятность такая есть, но очень маленькая, ничтожная, безнадежная вероятность. Лучше не думай о ней.

— Почему?

— Чтобы не испытать разочарования. Ты с детства привыкла к мысли, что Дианы нет в живых, так не внушай себе несбыточных надежд. Потом будет больно с ними расставаться.

— А ты? Ведь ты надеешься, я вижу.

— Да, я надеюсь. Надеюсь вопреки логике и здравому смыслу, надеюсь потому, что отказываюсь верить в обратное. Даже если мне представят сотню свидетелей, собственными глазами видевших гибель Дианы, все равно я буду убеждать себя, что они ошиблись, что они приняли за Диану другую женщину, очень похожую на нее — но не ее.

— Ах, отец! — прошептала Пенелопа, ласково глядя мне в глаза.

Я вынужден был собрать всю свою волю в кулак, чтобы не заплакать от дикой смеси счастья и отчаяния. Но еще мгновение — и я бы обнял свою дочь, дочь Дианы, крепко-крепко прижал бы ее к себе и поцеловал…

Мне помешала (и выручила нас из неловкого положения) надвигающаяся гроза.

Отдельные завывания ветра снаружи переросли в непрерывный вой. Деревья шумели листвой, их стволы скрипели и трещали. За окном царила кромешная тьма, как в безлунную, беззвездную ночь. Ночь в Дневном Пределе сумеречного мира — предшественница грозы и горячего ливня. Напоминание стихии, что она еще жива, что она только дремлет… Жаль, что я не поэт!

Пенелопа поднялась и шумно выдохнула.

— Мои пушистики! Совсем забыла про них. Бедняжки!

Она выбежала из холла в переднюю. Послышался звук отворяемой двери, в комнату ворвался поток душного, горячего, насыщенного влагой воздуха, а мгновение спустя появилась первая златошерстная зверушка. Она настороженно глянула на меня и юркнула под диван. За ней последовали ее товарки — одни оставались в холле, прячась по углам, другие скрывались в смежных помещениях, а иные взбегали по лестнице на второй этаж, — всего их набралось около сотни.