Абрахам Меррит - Семь шагов к Сатане

Мелодично прозвенел колокольчик. На стене вспыхнула лампа, скользнула в сторону панель, и в комнату вошел Консардайн. Я заметил, что панель другая, не та, через которую исчез манчжур дворецкий. В то же самое время я сообразил, что в большом зале не было ни одной уходящей лестницы. И тут же понял, что в спальне, куда проводил меня лакей, не было ни окон, ни дверей. Мысль мелькнула в мозгу и ушла, я не придал ей значения. Обдумаю позже.

Я встал, возвращая Консардайну его поклон. Он без приветствий и церемоний сел справа от Сатаны.

– Я говорил Джеймсу Киркхему, каким занимательным нахожу его, – сказал мой хозяин.

– И я, – улыбнулся Консардайн. – Но боюсь, мои компаньоны не разделяют этого мнения. Кобхем очень расстроился. С вашей стороны это было жестоко, Киркхем. Тщеславие – один из грехов Кобхема.

Итак, фамилия Уолтера – Кобхем. Интересно, а как фамилия Евы?

– Ваша уловка с куклой была… деморализующей, – сказал я. – Считаю, что был скорее сдержан в своих соображениях насчет Кобхема. Знаете, для них было так много возможностей. Да и достаточно поводов.

– Кукла – это отвлекающая идея, – заметил Сатана. – И эффективная притом.

– Дьявольски эффективная, – я обратился к Консардайну. – Впрочем, этого следовало ожидать. Как раз перед тем как вы вошли, я обнаружил, что ужинаю с… с Сатаной.

– А, да, – холодно подтвердил Консардайн. – Вы, несомненно, ждете, что я вытащу ланцет и вскрою вам вену, а Сатана положит перед вами документ, написанный серой, и потребует, чтобы вы его подписали собственной кровью.

– Никаких таких детских сказок я от вас не жду, – возразил я, стараясь продемонстрировать некоторое возмущение.

Сатана рассмеялся; лицо его при этом оставалось неподвижным, но глаза дрожали.

– Устаревшие методы, – сказал он. – Я отказался от них после своих встреч с покойным доктором Фаустом.

– Возможно, вы считаете, что я и есть покойный доктор Фауст, – вежливо обратился ко мне Консардайн. – Нет, вовсе нет, и еще, – он лукаво взглянул на меня, – помните: Ева – не Маргарита.

– Скажем, не ваша Маргарита, – поправил Сатана. Я чувствовал, как кровь ударила мне в лицо. И опять Сатана рассмеялся. Они играют со мной, эти двое. Но в игре все время присутствует зловещая нота, это несомненно. Я чувствовал себя, как мышь меж двух кошек. И подумал, что девушка тоже очень похожа на такую мышь.

– Да, – это звучный голос Сатаны, – да, я стал гораздо современнее. Я по-прежнему покупаю души, это верно. Или беру их. Но я не так неумолим в своих условиях, как в древности. На определенные периоды я могу сдать души в аренду. И за работу я плачу очень хорошо, Джеймс Киркхем.

– Не пора ли перестать обращаться со мной, как с ребенком? – холодно спросил я. – Я признаю все, что вы сказали обо мне. И верю всему, что вы говорили о себе. Я допускаю, что вы – Сатана. Хорошо. Но что из этого?

Наступила пауза. Консардайн зажег сигару, налил себе бренди и отодвинул в сторону подсвечник, стоявший перед ним; я думаю, он это сделал, чтобы лучше видеть мое лицо. Сатана впервые за все время оторвал свой взгляд от меня и посмотрел куда-то надо мной. Я вступал в третью стадию этой загадочной игры.

– Приходилось ли вам когда-нибудь слышать легенду о сияющих следах Будды-ребенка? – спросил меня Сатана. Я отрицательно покачал головой.

– Именно она побудила меня отказаться от древних методов соблазнения душ, – серьезно продолжал он. – Поскольку она означает начало новой адской эпохи, эта легенда очень важна. Но для вас она важна и по другим причинам. Итак, слушайте.

Когда должен был родиться великий Будда, Гаутама Всезнающий, – нараспев говорил Сатана, – он был как драгоценный камень, горящий огнем в чреве его матери. Он так был полон светом, что тело его матери превратилось в светильник, а он сам был в этом светильнике святым пламенем.

Впервые в голосе Сатаны появилось выражение, нечто вроде сардонической елейности.

– А когда пришло ему время родиться, он вышел из бока матери, который чудесным образом закрылся за ним.

Семь шагов сделал ребенок Будда, прежде чем остановился перед поклонявшимися деви, гениями, риши и всей небесной иерархией, которая собралась вокруг. И остались семь сияющих следов, семь очертаний детских ступней, сверкавших, как звезды, на мягком газоне.

И вот! Когда Будде начали поклоняться, эти семь следов зашевелились, двинулись и пошли в разные стороны, открывая дороги, по которым позже пойдет Святой Будда. Пошли перед ним семь маленьких Иоаннов Крестителей – ха! ха! ха! – Сатана рассмеялся своим неизменяющимся лицом и неподвижными губами.

– Один след пошел на запад, другой – на восток, – продолжал Сатана. – Один на север, другой на юг. Они открывали пути спасения на все четыре стороны света.

Но как же остальные три? Увы! Мара, король иллюзий, с дурными предчувствиями следил за рождением Будды, потому что в свете слов Будды только правда имеет тень и тем самым может быть узнана, и все обманы, при помощи которых Мара держал в своих руках землю, становились бесполезными. Если победит Будда, Мара будет уничтожен. Королю иллюзий эта мысль не нравилась, поскольку больше всего он ценил развлечения, а для этого нужна власть. В этом, – продолжал Сатана, по-видимому, совершенно серьезно, – Мара был очень похож на меня. Но интеллект у него был гораздо слабее: Мара не понимал, что правда, с которой искусно манипулируют, создает лучшие иллюзии, чем ложь. Однако…

Прежде чем эти три увальня смогли уйти далеко, Мара овладел ими!

А затем при помощи лжи, хитрости и колдовства Мара совратил их. Он научил их греховности, воспитал на великолепных обманах – и послал дальше!

Что же произошло дальше? Что ж, естественно, мужчины и женщины шли за этими тремя. И дороги, которые они выбирали, были несравненно приятней, восхитительней, гораздо мягче, ароматнее и прекрасней, чем каменистые, жесткие, суровые, холодные пути, избранные неподкупными четырьмя. Кто же обвинит людей в том, что они шли за тремя? К тому же внешне все семь отпечатков были одинаковы. Различие, разумеется, выяснялось в конце. Души, которые следовали за обманчивыми тремя следами, неизбежно возвращались в самое сердце обмана, во внутреннюю сущность иллюзий, и там блуждали вечно; те же, что шли за четырьмя, обретали свободу.

И все больше и больше людей шли за порочными отпечатками, а Мара веселился. Пока не стало казаться, что уже не осталось никого, кто шел бы путем Просвещенного. Но Будда рассердился. Он отдал приказ, и четыре святых отпечатка устремились к нему со всех сторон света. Они выследили заблуждавшихся троих и пленили их.

Но тут возникло затруднение. Поскольку три заблуждавшихся были все же следами Будды, их невозможно было уничтожить. У них были свои неотъемлемые права. Но настолько глубоко их растлил Мара, что очистить их от этого зла тоже было невозможно.