Владимир Свержин - Корни огня

Ознакомительный фрагмент

— Да, — радостно закивал Карел.

— Что же это, по-твоему, может быть?

— Не знаю. Может, корона?

— Сомневаюсь — ломать жалко, а сбыть невозможно.

— Тогда что же?

— Щас увидим. — Сергей прибавил шаг. — Сдается мне, это самое нечто как раз и болталось на шнурке в пасти рогатого крокодила.

Они подошли к дереву, в ствол которого почти на уровне глаз воткнулась стрела.

— О, я знаю, что это! — воскликнул Карел. — Это амулет, который висел на груди, — при этих словах его передернуло, — Брунгильды. Ну, в смысле, не Брунгильды, а гарпии. Его Дагоберт тогда, у пещеры, среди камней подобрал.

— Понятно, — опасливо глядя на чуть было не утерянное сокровище, кивнул Лис. — Странная история получается, очень странная… Кому-то приходит в голову идея покормить одно чудище сувениром, оставшимся от другого. И оно действует, как охрененно могучий допинг. Так сказать, мы рождены химеру сделать былью. Ты что-нибудь понимаешь?

— Нет, — со вздохом сознался сержант.

— Я вот тоже. И мне это действует на нервы.

— Мессир! Мессир! — раздалось со стороны храма. — Там этот человек…

— Что такое?

— Он мертв!

ГЛАВА 4

Одна голова хорошо, а три идут по стандартному курсу: рука принцессы и полцарства в придачу.

Сергей резко обернулся на крик.

— То есть как — мертв?! Душегубы, вы что же, прикончили человека, искавшего убежища в храме? Мессир, ты кого на мою голову разбудил? Они с утра крови не хлебнут — весь день, шо те упыри голодные!

— Мы не убивали! — гонец дурной вести не замедлил оскорбиться столь несправедливым обвинением. — Он сам! Мы его даже пальцем не тронули.

— Ага, с перепугу кони двинул. Ты б видел, каким жеребцом он из-под стены копытами сверкал. Сборник Франции по бегу!

— Я клянусь вам, — приблизившись к Лису, воин поднял руку, точно для присяги. — Мы только вошли, а он лежит перед алтарем и не дышит. Совсем не дышит! Рука за пазухой, одна перчатка рядом валяется. Видать, сердце не выдержало.

— Сердце не выдержало? — Лис озадаченно поглядел на каменное чудовище и обломки колонны. — То есть, у нас при взгляде на это одоробло прыгучее — выдержало, а у него от Страстей Господних — нет? Ни хрена себе, пробежался от инфаркта! Странная история… Ну-ка, стоп! — Он замер, точно пораженный током, и вперил в собеседника изучающий взгляд. — Бегун что же, был в перчатках?

— Ну да. Одну скинул, видать, за пазуху лезть мешала.

— Погоди-ка, дружаня, я услышал, не части.

Лицо Сергея вдруг стало задумчивым.

— Меча при нем не было, мороза посреди лета вроде тоже не наблюдаем. На какого бы рожна ему перчатки?

— Чтоб не оставлять отпечатков пальцев! — обрадовался собственной находчивости Карел.

— Герцог, ты сэр Жант или сэр Вант? Думай иногда, что говоришь. Какие, к лешему, отпечатки пальцев? Ты щас буквально пророчество трек, сам того не заметив. Веков через двенадцать аккурат здесь и додумаются взглянуть на отпечатки повнимательнее. Не торопи историю, под ее колесами и так мало никому не кажется.

— Но я не хотел…

— Ладно. Спишем на диковинный нурсийский фольклор. Да, отпечатки! Конечно же! Как я сразу не подумал? — выпалил Сергей так радостно, будто в этот миг на него снизошло откровение. — Это был один из тех, чьи руки напитаны льдом. Они светятся в темноте и убивают, точно змеи. Горе мне, с кем изменяет моя память?! О них же писал в своем вдохновенном трактате Максфрай Светлый! Шо я морозю? Слышал бы я себя в другое время… Мой герцог! Не прикасайтесь, ради всех святых, к этой стреле и особенно к медальону!

— Но почему? — удивился Карел, как раз вознамерившийся получше рассмотреть трофей.

— Возможно, яд обледенения, сочащийся из-под его ногтей, напитал эту вещь! Дружаня, проснись! Вор стащил одну-единственную побрякушку, совсем недавно болтавшуюся на шее гарпии. Ничего другого в казне не тронул. Думаешь, случайно схватил и побежал? Перца с два! Затем он сунул эту бижутерию в рот каменного уродца, и тот пошел скакать, шо козленок, объевшийся конопли. А как лишилась ценного вложения — снова окаменела, и, шо показательно, бегун в знак солидарности тут же склеил ласты.

— Какие ласты? — удивился богемец.

— Свои. Не в этом суть. Я рупь за сто даю, он был в перчатках, потому что не мог просто так держать эту хреновину голыми руками и знал об этом.

— Но отчего?

— А я почем знаю? Дагоберт в руках крутил — и хоть бы что, как был мрачный тип, так и остался. Впрочем, он другой породы. В том и загвоздка. Ох, чую шо-то здесь нечисто!

— Что прикажете с усопшим делать? — между тем спросил воин.

— Шо ты ко мне пристал? Я по трупам не специализируюсь, а в церкви о том и без подсказок знают. Хотя, стоп! Успеется похоронить. Для начала неплохо бы опознать.

— Да что его опознавать-то? — один из воинов почесал затылок. — Я этого злодюгу уже прежде видел. Он вроде как в свите кардинала состоял.

— Что?! — брови грозного начальника личной гвардии кесаря удивленно взметнулись, лицо приобрело жесткое, настороженное выражение. — Ты уверен? Бастиан, ну-ка разбуди монарха.

— Но как? Тут же у дверей стража.

— А хоть петухом кричи, шо за идиотский вопрос! Придумай! Во-первых, тут его вещица бесхозная мотыляется. Хорошо бы забрать, пока никто из-за нее не покалечился. Сдается, эту фиговину с загогулиной трогать, шо ядрами урана в кегли играть. Кайфу чуть, а сдохнешь быстро. Во-вторых, есть авторитетное, то есть мое, мнение, шо начинается такая веселуха — сон нам только во сне будет сниться. В общем, действуй! Ты же первый школяр Парижа — почему город спит, когда ты бодрствуешь?! Разбуди монарха, пусть валит сюда. И как можно быстрее. Карел останется на страже, а я пройдусь, осмотрю тело.

— Какое тело?

— Уже никакое. И уж точно не то, которое мне бы страстно хотелось обозреть. Но все равно, по-своему очень интересное, только чересчур загадочное.

Дагоберт открыл глаза, словно и не засыпал вовсе. С каждым днем он чувствовал, как растет его сила, как мощнее и быстрее течет по венам жидкий огонь. Он теперь почти не нуждался в сне. За прошлую неделю усталость одолела его лишь раз, да и то после трех часов сна он вновь ощутил себя бодрым и полным неукротимой энергии. То, что прочие смертные убивали столько времени на сон, радовало уж тем, что позволяло, наконец, остаться в одиночестве, не выслушивать пышные бестолковые речи, не принимать изъявлений преданности от людей, которые и смысл-то этого слова понимают очень по-своему.