Андрей Дай - Искра Зла

День заканчивался. Солнце лишь верхним краешком, словно лысиной, торчало из-за городской стены. Я смотрел по сторонам, привыкая к ограниченному со всех сторон пространству. И завидовал ветру, что играл с плащами стражей на стенах. Хотелось улететь.

В моем лесу из почек начинали проклевываться детеныши листьев, а здесь на раскрашенных в яркие цвета стенах домов, сложенных из убитых деревьев, ложилась пыль. В лесу открывались муравейники, и у ручьев запевали первые лягушки. Скворец выговаривал скворчихе на подслушанном где-то на сказочном юге, неведомом языке. Облезлые, не вылинявшие белые зайцы водили хороводы на покрытых подснежниками и медуницею пригорках. А в Ростоке весенняя грязь сменилась летней пылью. Горожане сменили верхнюю одежду, и хозяйки выставили горшки с растениями на улицу. И все осталось по-прежнему.

Тесно мне было там. Так тесно, что, казалось, давит на плечи груз тяжкий. Давит, пригибает, не дает вздохнуть полной грудью.

Усмехнулся, заметив, как косятся боязливо подметальщики. Чужой я городе.

"Завтра еще погостюю, да и уйду", - решил я и улыбнулся краешку солнечной лысины.

- Я, понимаш, с нох сбилси иво по всему Великому Ростоку выискивая, а он сидить, понимаш, улыбается, - здоровенный детина в расшитой рубахе, подпоясанной наборным поясом, орал неожиданно неприятным голосом, привлекая взгляды прохожих. Сверкающий начищенной медью пояс предполагал меч на боку, но вооружен горластый молодец не был. - Че расселся, понимаш? Прынц-то чужеземный грит, мол за стол с князем не сяду без мальченки свово леснова, а он тута сидить, лыбицца, понимаш. Светлейший наш тут жо меня от дел государственных отринул, а он тута как прилепленный...

- А чего ж сам не пришел? - тихонько выговорил я. - Понимаш?

Дворовый отрок даже рот раскрыл от изумления. В его голове не укладывалась мысль, что хозяин и повелитель центра мира - ростокского детинца - мог сам пойти...

- Голос у тебя громкий, - и не подумав напрягать свой, я продолжал почти шептать. - Не боишься потерять ненароком?

Детина сглотнул, и громкость сильно сбавил.

- Князь-батюшка спрашивает, прынц-то как к тебе прибился?

- Так получилось, - улыбнулся я такой резкой перемене. - Ряду чужестранцу дал, в Росток их привести. Вот и привел... Ты это, иди давай. Светлейшему скажи... обещанное я исполнил. Завтра скот посмотрю еще, да и пойду.

Лоб дворового человека наморщился. Я был уверен - половину забудет, другую переврет. Надо было идти самому.

Старики говорят, что когда солнце касается брюхом горизонта, ступени небесной лестницы кончаются, и золотой диск попросту падает на дно земли. Причем, бывает, шлепается, что до утра выправить бока не может - так и вылезает приплюснутым. Иногда и того более - трескается. На небе ни облачка, а оно полосами идет. Верная примета - будет буря. Не по душе солнцу таким битым по небу ходить, стыдно. Злится оно. А оттого ветры дикие налетают и другие непотребства. Грозы да ураганы - от злобы и есть - это всякий знает.

Слава Спящим, тогда светило ушло спать чистеньким. Быстро темнело. По изогнутым улицам отправились первые патрули ночной стражи. У таверн и столовых зажигали фонари. Дома стремительно размывались, становились одинаково-серыми.

- Соловушку то глянуть, - вскинулся я. - Ночь же скоро, чего ж это я... Со скотиной провозился, а лебедушка-то моя...

- Я не скотина, - обиделся княжеский гонец и замолчал. Там и семенил сзади, надув щеки и сверкая глазами, пока не показался мост через канал, окружающий детинец.

Чуть кивнув скучающим у ворот дружинникам, почти бегом вбежал в верхнюю крепость ростокского князя.

- Парнишка со мной, понимаш, - не слишком уверенно выдохнул приотставший запыхавшийся верзила.

- Да мы видим, - заржали воины. - Как же иначе-то?!

Похоже, дворового в казармах не слишком жаловали.

Слева, из пристроенной к стене кузницы, пахло, царапая нос, огнем и раскаленным железом. Из казарм вился язык запахов пота, кожи и прокисшего пива. Чистым бельем, пылью и жареным мясом тянуло с крыльца княжеского терема. Лошади, переговаривавшиеся в здоровенном сарае, располагались справа. Именно к ним я и отправился.

У моей лошадки все было в полном порядке. Копыта, поправленные знающим конюхом, больше не причиняли ей боль. От внимания рослых боевых коней выгибала лебединую шею, игриво переступала и косила большущими глазами.

В конюшне было сухо и чисто. В яслях - перемешанный с молодой крапивой овес. По углам старые веники пижмы и полыни, отгоняющей насекомых. Пол присыпан соломой.

- Проверил? - ехидно поинтересовался седой конюх от ворот.

- Да, - легко согласился я. Попрощался до завтра с соловой лошадкой и подошел к лошадиному мастеру. - Спасибо.

И поклонился ему, как кланялся деду и дядьям за урок.

- Тебе спасибо, - вернул поклон раскрасневшийся от похвалы старик. - Толстяк сказывал дворовым, будто ты два дня рядом с седлом бежал?

- Она же говорить не может, - я кивнул. - Это я знаю, как ей больно было. Парелю с принцем не до того...

- Это кто ж такое со скотиной бессловесной сотворить мог?

- Я не спрашивал его имени, - продолжая улыбаться, успокоил я старика. - Я его убил.

Седые брови взлетели. Видно было - поверил. Уточнять, за что именно поплатился бывший хозяин лошадки, я не стал.

- Иди уже, - вздохнул конюх. - Там Велизарий на навоз исходит. Его княже за тобой отправил. Он надулся, как индюк. А ты вместо хором в конюшню...

Я не удержался и хихикнул.

- Ты на него обиды не держи. Пришлый он. С купцами в Росток пришел да и прижился при детинце. Так-то он парень неплохой...

Оставалось лишь пожать плечами. Я про княжеского гонца уже и думать забыл. А в терем идти совершенно не хотелось.

Здоровяк мялся у крыльца и даже как-то стыдно перед ним стало. Парень добросовестно выполнял поручение, а я с ним так...

Вот и пошел под его почти невнятное:

- Ему, понимаш, честь великую... В гостевые хоромы, грит, проводи... А он, понимаш, коней... Э-э-э-х, самово-то соплей перешибить и не вспотеть, а он заместо князя пресветлова - к конягам безмозглым...

Топал себе, не останавливаясь, не разглядывая завешанные гобеленами стены. На поворотах, под "сюда изволь", послушно улыбался и кивал.

Гостевые комнаты занимали целое крыло княжеского терема. Когда в Росток приезжает мой отец, все эти помещения наполняются жизнью - суетой слуг, топотом посыльных. В просторных прихожих собираются приказчики местных торговцев, просители и мнимые благодетели. Весело и совсем некогда скучать.

В тот раз все эти пустынные пыльные залы навевали тоску. Из углов хлопали ресницами глаза мрака. Под полами необитаемых хором скреблись мыши. На чердаке возилась в гнезде сова. Рассыхающиеся доски поскрипывали. На счастье, мне отвели не все крыло, а лишь пару комнат, которые обычно занимал кто-то из дядьев.