Марк Вернхэм - Мертвые не молчат

Все это время я вытягивал свою больную шею, приподнимая ее на пару дюймов от подушки, пытаясь получше впитать в себя все эти объяснения Мыскина про футбол. Но потом у меня больше не осталось сил держать голову приподнятой. Она упала на подушку, и я уставился в потолок. В голове у меня скакали образы каких-то футболистов, гоняющих мяч по грязной зеленой траве и делающих друг другу всякие там подкаты, а в ушах слышался сначала топот их тяжелых бутс, а потом треск ломающейся ноги. И вот я уже вижу (в своей голове, конечно), как этого несчастного игрока уносят с поля на носилках.

Так получается, что все, через что я прошел, оказывается лишь чем-то вроде гребаного шоу? Они заставили меня делать все эти вещи, чтобы получить возможность поймать Федора? Но Федор уже был во все это замешан? И все это оказалось спектаклем, чтобы доказать обществу, что Департамент безопасности по-прежнему, так сказать, ловит мышей? Устраняя утечки, которые он сам же, блин, и создает?

В поле моего зрения вдруг появляется голова Мыскина.

— Понимаешь, Дженсен, борьба — это двигатель прогресса.

Он наклоняется ко мне еще ближе, будто собирается сказать мне что-то очень, очень важное. Что-то, во что он верит сам, как, например, Рег, верил в Мартина Мартина. И когда он это говорит, его глаза превращаются в голубую сталь, и мне становится даже страшно.

— Конфликт живет в душе каждого из нас. И он отчаянно рвется на свободу. Все, что тебе нужно сделать — это направить его в нужное русло. Это все равно что использовать энергию при расщеплении атома. Внутренний конфликт дает тебе достаточно энергии, чтобы добиваться своих целей, чтобы двигаться вперед. Представь себе всю объединенную в конфликте энергию всех людей нашего великого народа, которая приведет нас к новым, еще большим достижениям. И наша система, основанная на конфликте, выявляет самое лучшее даже в таких людях, как Рег, которые с ней борются. Ставя себя ей в оппозицию, они используют свой собственный внутренний конфликт. Он становится той самой энергией, которая толкает их вперед. А эта энергия подпитывает нашу энергию. Мы все части одной большой машины конфликта. Рег, Федор, ты и я. Мы все играем свои роли. Так устроена вселенная. Насилие, раскол, объединение и снова раскол. Разрушение и созидание, поддерживаемые в равновесии теми, кто призван это делать. Это так же неизбежно, как и прекрасно. Но равновесие жизненно необходимо. Мы должны удерживать равновесие сил. Если равновесие сместится в другую сторону, в сторону от государства и в направлении таких, как Рег, тогда у нас будут большие проблемы.

После этой речи Мыскина я чувствую такое же головокружение, какое чувствовал, когда проваливался через червоточины и вляпывался во все эти сумасшедшие дела с ММ, Эмилем, Дженсеном и тому подобное. Для меня в словах Мыскина нет никакого смысла, и в то же время они кажутся мне правдой.

Мыскин встает, собираясь уходить.

— Приятно было поболтать, Дженсен, — говорит он. И пожимает мне руку.

Но меня по-прежнему беспокоит пара вещей. Первое — те два мужика из департамента, которые были в моей квартире. Одного я шарахнул битой по голове, а от другого удрал и выпрыгнул из окна.

Когда я говорю об этом Мыскину, он секунду смотрит на меня отсутствующим взглядом. Потом в его глазах загорается понимание, и он смеется.

— Ах да, правильно! Ремонтники Брока. Ох, Дженсен, это было потрясающе! Конечно, им нужно было тебя предупредить, прежде чем заходить в твою квартиру и чинить душ. Откуда тебе было знать, что это не какие-нибудь мерзкие домушники. Кажется, у одного потом несколько дней болела голова… Ну, может быть, даже месяц или два. Но сейчас, насколько мне известно, с ним все в порядке. Никаких серьезных повреждений… Ну, скажем, никаких особенно серьезных повреждений. А другой ужасно беспокоился, когда ты выпрыгнул из окна и исчез в облаках, пока ты вновь не объявился у дома Рега на тротуаре, с которого тебя отскоблили после взрыва бомбы.

— И второе — что по поводу чипа в моей голове? — интересуюсь я.

— Чипа? — спрашивает Мыскин. — Извини, Дженсен… Какого чипа? О чем ты, черт возьми?

— Мне сказали, что у меня в голове стоит электронный чип.

— И кто тебе это сказал, Дженсен? — продолжает Мыскин, помолчав несколько секунд.

— Мартин Мартин.

— Ну, понятно, — говорит Мыскин вдруг веселым голосом, в котором слышатся нотки сочувствия. — Конечно, он это говорил. Ты столько перенес в последнее время, Дженсен. Ты пережил взрыв бомбы… Я бы на твоем месте не стал придавать большого значения словам давно умерших людей, которые тебя якобы навещают. Не стоит, право.

— Клэр тоже говорила мне о чипе. До того, как взорвалась бомба, — говорю я немного обиженно.

Мыскин снова замолкает на несколько секунд.

— Ну, как я и говорил, ты пережил взрыв, поэтому, думаю, нам с тобой не стоит слишком уж серьезно воспринимать твои слова. И еще, думаю, мне нет нужды напоминать, что большая часть тех сведений, которые ты получил во время своего потрясающего расследования, является секретной информацией. Поэтому не советую говорить об этом еще кому-либо, понятно? Вот и славно, Дженсен. После всего, что ты перенес, тебе же не хочется самому стать источником утечки, так ведь? Это ни к чему хорошему не приведет. Сам понимаешь, департаменту это очень и очень не понравится.

— А Клэр? — задаю я свой главный вопрос.

— Клэр… Да, Клэр. Сотрудница отдела помощи неблагополучным семьям. Она была направлена в Департамент здравоохранения из Департамента безопасности. Годами вела на севере Лондона отличную работу с бедняками, организовывая группы взаимопомощи и курсы по самоусовершенствованию. Отличный источник надежной информации, мониторинг поведения бедных слоев населения и тому подобное. Советую тебе, Дженсен, как-нибудь почитать ее отчеты. В них она часто упоминает тебя. Она явно была к тебе не равнодушна. Как жаль, что она погибла. Так сказать, побочные потери во время операции. Такое случается, ничего не поделаешь. Она даже ничего не почувствовала. Ну а теперь мне нужно идти. Я тебя утомил. Выздоравливай поскорей. Всего хорошего!

Я закрываю глаза. Я совсем измучен этим разговором. Я засыпаю.

После визита Мыскина я стал чаще приходить в себя. Не потому, что Мыскин навестил меня, а потому, что я выздоравливал и постепенно возвращался из тех мест, где я до этого пребывал. Мне больше нравилось бодрствование, чем это мое сонное сумасшествие. Валяясь без сознания, я улетал в мир снов об оторванной голове Рега, об окровавленных угрях и тому подобном отвратительном дерьме. И потом я просыпался ошалевший, измученный и с дрожащими руками и ногами. Тогда ко мне прибегали доктора и выдавливали мне в вены сок из этих пластиковых мешков, или кололи меня своими иглами, или пичкали всякими пилюлями, пихая мне их и в рот и в зад.