Людмила Милевская - Восход Черной луны

— Не вздумается, — буркнула Ирина, с досадой рассматривая изрядно разорванное платье. — Зашить бы…

— Зашить? Это можно, — улыбнулся Арсеньев.

Резко щелкнув кнопкой, он расстегнул нагрудный карман рубашки и к огромному удивлению Ирины достал катушку ниток с хитро запрятанной в ней иголкой.

— Армейская привычка, — пояснил он, деловито вдевая нитку в иголку.

— Зачем же это?.. Я сама… — поспешно сказала Ирина.

— И в самом деле, чего это я, — неожиданно смутился Арсеньев, протягивая ей катушку. — Ладно пойду прилягу. Буду здесь неподалеку, за избушкой.

Он вышел, оставив дверь открытой. Ирина опасливо покосилась ему в спину и скользнула следом. Он шагал уверенно, не оборачиваясь, и действительно завернул за домик.

Ирина успокоилась, вернулась на лавку и, сбросив с себя платье, занялась его «ремонтом». Она осталась в лифчике и плавочках и испытывала неприятные ощущения.

«Он, видимо, и в самом деле за ночь не сомкнул глаз и уже спит как убитый», — уговаривала она себя.

Лишь только она так подумала, как на пороге вырос Арсеньев.

— Не случалось еще со мной такого: кинжал по запарке забыл, тебе не очень-то можно доверять… — начал было он, но, взглянув на Ирину, осекся.

Он уверенно прошел в избушку, забрал со стола кинжал и медленно направился к Ирине. Она испуганно прижала платье к себе и настороженно смотрела на Андрея.

— Какая ты красивая! — восхищенно прошептал он и потянул платье на себя.

Ирина упрямо вцепилась в платье и старалась не отпустить его, словно видела в нем единственную защиту от этого крупного и сильного мужчины.

— Ну что ты? Чего испугалась? Я тебя не обижу, — ласково прошептал он и нежно провел рукой по ее обнаженному плечу. — Какая кожа у тебя… словно бархатная…

Ирина замерла, не смея шевельнуться. Она видела, как увлажнились его глаза и участилось дыхание, и не ждала от него ничего хорошего. Арсеньев присел на корточки и бережно взял прядь золотистых волос Ирины, спадающих до самого пояса. Он покачал эту прядь на руке, словно взвешивая, и вдруг поцеловал слегка вьющийся локон.

— Ты божественно красива! — выдохнул он. — Головокружительно красива!

В его глазах было столько любви и желания, что внутри Ирины шевельнулось крамольное чувство, и ей стоило немало труда не откликнуться на порыв этого мужчины.

Неизвестно, чем бы закончился столь опасный эпизод, если бы Арсеньев вдруг не тряхнул головой, словно сбрасывая наваждение, не поднялся и поспешно не вышел из домика.

Ирина сидела, по-прежнему не отрывая платье от себя и боролась! боролась! боролась! Ей жутко хотелось побежать за Арсеньевым, прижаться к его широкой сильной груди, еще раз ощутить его прикосновение, его ласку, довериться ему, целиком отдаться во власть ему. Она не могла понять себя. Она осуждала и презирала себя.

Ирина сидела, по-прежнему испуганно прижимая платье к груди, и боролась! боролась! БОРОЛАСЬ! а по ее щекам медленно катились слезы.

Арсеньев спал долго. Ирина заскучала, вышла из домика, побродила по окрестностям, заметила наконец окружающее ее великолепие. Неподалеку бил родник. Вода оказалась невероятно холодной и редкостно вкусной.

— Искупаюсь, — подумала Ирина и подосадовала на отсутствие мыла.

Почва возле родника была глинистой, и она решила воспользоваться этим. Сбросив с себя и платьице, и лифчик, и даже трусики, Ирина с некоторой брезгливостью намазала тело глиной и принялась смывать ее, вскрикивая и поеживаясь от обжигающе ледяной воды.

— Вот ты где! — внезапно раздался голос Арсеньева. — Я уже встревожился, не сбежала ли, дуреха. Здесь и заблудиться не сложно.

Ирина вздрогнула и ошеломленно уставилась на Андрея. Он без всякого стеснения рассматривал ее стройную фигурку, и глаза его загорелись прежним восторгом.

— И все же ты чертовски хороша, — воскликнул он беззаботным тоном, наклоняясь за ее одеждой.

Но беззаботность была неискренней. Легкая хрипотца в голосе выдавала его волнение. И едва заметное дрожание рук не укрылось от взора Ирины. Он протянул одежду. Она, стараясь избежать соприкосновения с ним, неловко приняла ее, и трусики упали на землю. Андрей проследил за ними взглядом, раздумывая: удобно ли будет поднять их. Ирина тоже растерялась. И вдруг они оба наклонились, лица их сблизились, и сама не понимая как, Ирина оказалась в объятиях Арсеньева. Силы покинули ее. Она затрепетала в мощных руках Андрея и издала протяжный жалобный стон.

— Я… Ирина… Я… — услышала она его взволнованный голос. — Малая, славная, прекрасная, волшебная… — торопливо шептал он, покрывая поцелуями ее шею, плечи, груди… — Не бойся, я не трону тебя, ты мне снилась, или не снилась, нет, это было словно наяву, я не обижу тебя, я не могу без тебя, это правда, я знаю, ты боишься меня и не хочешь…

— Хочу, — испугавшись своих слов, прервала Андрея Ирина и с удивлением повторила: — Хочу… хочу…

Глава 44

Они лежали на траве, смотрели в небо и слушали журчание воды. Родник бил весело, жизнеутверждающе. Ирина уже не стеснялась своей наготы.

«Что происходит? Неужели это я лежу с жутким, страшным человеком, грабителем и убийцей? — без всякого возмущения думала она. — Хотя убийцей оказалась и я. Я тоже убила, пусть преступника, но все же человека. Да к тому же из-за моей глупости погибли ни в чем не повинные люди, — она вспомнила полный ненависти взгляд раненого мужчины и вздохнула, — Впрочем, они уже были обречены».

Андрей приподнялся, и мускулы заиграли на его красивом, покрытом множеством шрамов теле. Ирина потрогала один из этого множества и спросила:

— Это что?

— Афганистан, — равнодушно ответил он и тут же вдохновенно заговорил:

— Родная, не бросай меня, я гибну, я конченный человек, только ты можешь спасти меня, родная, я не хочу жить!

Он посмотрел на нее долгим, полным мучения взглядом, и ей стало жалко его, жалко нестерпимо, как бывает жалко больное, страдающее животное, просящее о помощи одними глазами.

— Ну что ты, ты же сильный, ты же умный, ты же хороший, — залепетала она, сама поражаясь своим словам и внутренне протестуя, — ты все можешь изменить, ты будешь счастлив, ты заслуживаешь этого, ты нежный сын, ты смелый воин, ты…

Ирина долго еще говорила что-то бессвязное, утешая Андрея, говорила, говорила, пока не почувствовала, что чудовищное напряжение, разрывающее его душу, начинает ослабевать. Успокоившись, он посмотрел на нее и неожиданно спросил: