«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1975-1984 - Кир Булычев

палку с ленточками, похожую на ту штуку, с которой ходят военные оркестры. Всю эту тяжесть я таскал на себе и терпел издевательства тонких ценителей искусства, чтоб их черт побрал! Впрочем, над нашим жеребцом вскоре перестали насмехаться — подоспели новые скандалы.

Третьяковский предложил играть матч в какой-нибудь нейтральной столице с умеренным климатом. Мы уже выбрали Токио, как вдруг Король объявил, что будет играть в Бородино и нигде более. Он, видите ли, собирается взять у Третьяковского реванш за поражение императора Наполеона. Я бросился к энциклопедии — Бородино оказалось небольшой деревней под Москвой.

— Слушай, Наполеон! — взбунтовался я. — Меня засмеют! На это не пойдет ни ФИДЕ, ни Третьяковский!

— Ма-алчать! Выполняй приказание! — завопил Король.

— Ваше величество! — забормотал я. — Ваше приказание невыполнимо. Бородино уже нету… на его месте разлилось Черное море! Вам будет интересно в Японии… самураи, харакири, Фудзияма…

— Тогда будем играть в Каннах, — пробурчал Король. — Я хочу одержать победу в том месте, где одержал ее Ганнибал.

Так появилась глупая телеграмма, чуть было не сорвавшая матч. Я ничего не соображал, отсылая ее в Москву. Вскоре пришел ответ. Третьяковский просил подтвердить, посылал ли я телеграмму о Каннах и Ганнибале или это чья-то мистификация? В Италии на месте древних Канн стоит какой-то далекий от шахматных дел городок. Если же я имел в виду французские Канны, то почему бы нам не сыграть в Париже?

Наконец я догадался, как провести Короля. Я дал телеграмму «Согласен Париж» и сказал Королю:

— Ваше желание удовлетворено. Вы будете сражаться в Каннах, но они называются сейчас Парижем. Их переименовал сам Ганнибал после победы над… над…

— Теренцием Варроном. — небрежно бросил Король.

Я ужаснулся! Его бредни зашли чересчур далеко. На каждый его приказ я должен был отвечать: «Слушаюсь, ваше величество!», и партнеры жаловались, что я всю игру что-то бормочу. Он не разрешал мне подниматься из-за столика во время многочасовой партии, а однажды повелел вырыть окопы на ферзевом фланге.

Наконец я кое-что придумал. Если я испортил ему программу историческими бреднями, то, пожалуй, мог бы нейтрализовать эти бредни другими. Однажды удобный случай представился. Он делал смотр своим войскам и сказал мне: «Кстати, вчера за боевые заслуги я присвоил вам звание фельдмаршала».

— Ваше величество, я не могу принять это звание, — ответил я. (Быть фельдмаршалом не входило в мои планы, я метил выше.)

— Почему? — удивился Король.

— Верите ли вы в бога, ваше величество?

— Кто такой бог, и почему в него нужно верить? — заинтересовался Король. — Не правда ли, хорошо шагают ребята?

Я покосился на шахматную доску, где каждое утро расставлял ему войска. Ребята шли отлично.

— Я принес вам одну интересную книгу о царях, королях, фараонах… В ней вы и познакомитесь с этой таинственной личностью, — ответил я и вытащил на свет божий библию.

— Всем благодарность! — завопил Король, поспешно распуская войска. — Отличившимся офицерам увольнение до вечера!

Полдня я листал библию, и Король прочитал ее в один присест.

— Что за неизвестная величина, этот бог? — задумался он. — Он может все… это странно. Очень сомнительно, чтобы он выиграл у меня в шахматы. Если хорошенько поразмыслить…

Тут я понял, что если дам ему поразмыслить, то он в своем богоискательстве дойдет до воинствующего атеизма. Это мне было бы не на руку.

— Несчастный! — рявкнул я, подделываясь под божьи интонации. — Ты усомнился, смогу ли я выиграть у тебя в шахматы?!

— О господи! — перетрусил Король. — Неужто в самом деле ты?!

— Как стоишь, подлец, перед богом! — взревел я, щелчком сбросил его с жеребца, содрал корону и отнял музыкальный знак. — Сидеть тебе в темной могиле до судного дня, а там поговорим!

Я засунул его в какую-то коробку, промариновал там целую неделю и, наконец, волнуясь, вытащил.

— Смилуйся! — загнусавил он. — Уйду в пустыню, дни и ночи буду молиться….

— Молчать! — рявкнул я. (Мне только не хватало заполучить на свою голову религиозного фанатика.) — Бога нет — я за него! Бог велел передать, запомни: книг не читай, никем не командуй, а занимайся своим делом — играй в шахматы.

Итак, от божьего имени я внушил ему быть самим собой и никаким психозам не поддаваться. К нему вернулась прежняя веселость, но, просмотрев последние партии, Король загрустил:

— Вариант в 96 ходов потрясает воображение, но не делает мне чести. Эта партия напоминает тягучее течение реки, отравленной ядохимикатами. Что можно выловить в этой реке, кроме вздутого трупа коровы? Кому нужны комбинации в 96 ходов? Кому нужны шахматы, отравленные механическим разумом?

Мне показалось странным, что Король с таким пренебрежением заговорил о механическом разуме. Не возомнил ли он себя человеком? Я осторожно напомнил ему о шахматных машинах, и он воскликнул:

— Машина и шахматы — что может быть глупее! Эти машины оценивают позицию в условных единицах, но нельзя заставить их оценивать позицию нюхом. Любой ребенок с фантазией обставит машину.

— Но когда появятся машины с настоящим разумом….

— Настоящий разум нельзя ни на что запрограммировать, — ответил Король. — Когда настоящий разум поймет, что он сидит в какой-то машине, в каком-то ящике, он сойдет с ума.

Итак, он мнил себя человеком и, ничего не подозревая, прорицал собственную судьбу. Я положил его в коробку, и он пожелал мне спокойной ночи. Вскоре я окликнул его, но он молчал. Он спал. Человек ночью должен спать. Мне стало жутко. Я не должен показывать, что считаю его кем-то другим, а не человеком. Мне это было не трудно, я всегда относился к Королю, как к брату.

Весь месяц до начала матча я нигде не показывался, чтобы не тревожить Короля. Меня все ненавидели. Японцы ненавидели меня за то, что я отказался играть в Токио, французы за то, что я перепутал Париж с Каннами; русские за мое некорректное поведение. Те, кто не знал, за что меня ненавидеть, ненавидели меня за то, что никому не было известно, где я нахожусь. Сотни писем приходили на адрес шахматной федерации. Два-три письма, в которых не было ругани, переправили мне. Одно письмо, похожее на любовную записку, меня удивило:

«Дочь мистера Н. (называлась известная фамилия династии банкиров) хотела бы брать у вас уроки шахматной игры в любом удобном для вас месте и в любое удобное для вас время».

Я ответил ей и две недели обучал ее шахматной игре, — кстати, это одна из причин того, что я не появлялся. В Париж я приехал за несколько часов до открытия матча, и мой поздний приезд был воспринят, как оскорбление. Но мои заботы были поважнее соблюдения шахматного этикета —