Michael - Зверь внутри

Как легко бежать на четырех лапах по мокрому прохладному асфальту. Шерсть скоро промокнет, но это не страшно: в конце концов, здоровый организм справится с таким пустяковым неудобством. Гораздо хуже другое неудобство, которое надо как можно скорее устранить: все усиливающийся голод.

Он бежал все дальше и дальше по ночной пустынной улице; редкие машины выхватывали светом фар из темноты косые струи дождя и вновь скрывались во мраке, с шипящим звуком рассекая попадающиеся на дороге лужи… Впереди была еда. И не только. Впереди был предатель! Тот, на кого он возлагал столько надежд, кого он любил, за кого он боролся…

…У бордюра стояла «восьмерка» с включенным ближним светом фар. В этом свете можно было видеть парня и девушку, спрятавшихся от непогоды под цветастым женским зонтиком. Они целовались… Им казалось, что весь окружающий мир замер, отступил, и нет ему до них дела точно так же, как им нет дела до него…

А совершенно зря. Тень, оказавшаяся в свете фар огромным зверем, вынырнула из темноты и кинулась на целовавшихся…

Если парень и пытался сопротивляться, то его сопротивление было подобно попыткам тощего деревца выстоять против обрушившегося на него камнепада. Мгновение — и все было кончено: потоки крови, смешивающиеся с дождевой водой, человеческие тела, превращающиеся в куски мяса, и чавканье…

— Сашка! Открой!

Толчки в дверь сыпались с ритмичностью ритуального барабана, выдающего последовательность с частотой два удара в секунду.

— Открывай, хватит дрыхнуть! Тут такое случилось, а ты спишь!

Щуплов открыл глаза. И правда, чего же это он дрыхнул-то? Время уж, поди, двенадцатый час… Ну да, пятнадцать минут двенадцатого… Ага, суббота… А вчера после работы пузырь взял, ну, и выхалкал. Немудрено, что голова раскалывается. А это? Вот черт, что это?

Вся простыня и пододеяльник были бурыми, словно кто-то грязный на них валялся. А кто же этот грязный?

Александр оглядел себя и ужаснулся: он сам весь был в засохших бурых пятнах… Где-то их было больше, где-то — меньше… И на руках, особенно на ладонях… Более того, он был совершенно голый!

Повинуясь возникшему неизвестно откуда позыву, он лизнул такое бурое пятно на левой руке.

Кровь!

«Вот черт, — возникла в голове первая мысль. — Где это я сумел так пораниться? А где моя одежда? Трусы, в конце концов?»

Одежды на привычном месте не было. Но на полу валялась какая-то бесформенная груда тряпья, которой, Щуплов мог поклясться, там вчера не было. И в этой груде мелькнула смутно знакомая цветастая тряпка. Протянув за ней руку, Щуплов поднял ее и понял, что это были его трусы. Вернее, то что от них осталась. Все остальное тряпье представляло собой остатки одежды, в которой он был накануне вечером. Вид у этих остатков был такой, словно взбесившийся маньяк разрывал их в клочья руками, помогая себе зубами там, где силы рук недоставало.

Вместе с тем Александр чувствовал, что, кроме той заживающей раны, что он получил в лесу ночью накануне того дня, когда окончательно поссорился с Таней, на нем других ран не было. Тогда откуда все эти бурые пятна? И вообще, что все это значит?

Щуплов кинул тоскливый взгляд на постель… Простыня, пододеяльник и подушка были в засохшей крови. И почему?

Все это время с момента его пробуждения стук в дверь и увещевания не прекращались. Прислушавшись, Александр узнал голос Ромки.

«И что ты притащился? — досадливо подумал он. — Столько не был, а приперся и то не вовремя.»

— Да нет его! — раздался за дверью женский голос, и Щуплов узнал Надю. — Ушел куда-то с утра пораньше!

— Как же, — отозвался Ромка. — А тетка на вахте говорила, что он и не выходил…

— Мало ли что она говорила? Ей что, особое поручение было дано наблюдать за Сашкой. Проглядела, он и выскочил!

— Ну, разве проглядела… Ладно, зайдем попозже. Надо ж, тут такое, и он, как на зло, куда-то умыкался.

Раздались удаляющиеся шаги. Щуплов вздохнул с облегчением. А вздохнув, вспомнил сон…

«Неужели? — забилась в мозгу лихорадочная мысль. — Неужели все это правда? И я загрыз Таньку и ее хахаля?»

Александр был в смятении. Он бросился к тумбочке и, достав из нее большое зеркало, с которым обычно брился, взглянул на себя. Так и есть: все лицо было в тех же бурых пятнах, что и все вокруг. Исключение составляли только губы, которые он будто б облизал во сне.

Александру стало дурно. Он хотел бежать в туалет, чтобы успеть до унитаза, но в последний момент понял, что в таком виде появляться в коридоре было бы крайне неосмотрительно. Он остался в комнате, силясь справиться с подступившей дурнотой.

Не без труда, но это ему удалось. Минут десять он сидел на краю кровати, оценивая сложившуюся ситуацию. Надо сказать, что ужас от содеянного посетил его лишь в самый первый момент; чем дольше он рассуждал, тем больше успокаивался и тем более уверивался в собственной правоте.

«В конце концов, так этой сучке и надо, — подумал он. — Если это не сон, конечно. А то, небось, из меня самого и натекло этой крови, как из цесаревича Алексея. А тут еще сон этот дурацкий… Хотя, это ж как должно было все натурально приснится, коли я всю свою одежку изодрал? Никогда со мной такого не было.»

Но мыслям насчет цесаревича Алексея не верилось. Все более и более ярко представлялись перед ним события прошедшей ночи, и все больше и больше он убеждался в том, что прав.

…Кое-как справившись с кровавым беспорядком в комнате, накрыв покрывалом бурые простыни и наскоро умывшись из пластиковой бутылки, стоявшей у изголовья на случай ночной жажды, он отправился в душ, предварительно одев рубашку с длинным рукавом и джинсовую куртку, чтобы, не дай Бог, кто-нибудь не увидел плохо смытых кровавых пятен на его теле.

На его счастье, коридор был пуст, да и в душе никого не было. Проторчав там минут сорок, Александр вышел в коридор совсем другим человеком. Единственное, что наводило его теперь на неприятные мысли, была испохабленная постель и приведенная в полную негодность одежда.

«Ночью стирать придется,» — досадливо думал он.

Но он хорошо выспался, и наконец-то рассеявшиеся тучи и выглянувшее солнце окончательно подняли его настроение. Щуплов был готов жить дальше, и жизнь была прекрасна!

V

— А вот и он! — от подоконника, в который упирался коридор, отделилась мужская фигура и направилась навстречу шагавшему из душа Щуплову. — А мы тебя ждем.

— Вижу, — отозвался Александр, пожимая руку Ромке. — Что это вы так рано? Надь, привет, — добавил он подошедшей вслед за Жуковым Наде. — Как дела?