Томас Уилер - Арканум

Мадам Роуз улыбнулась:

– Я не знала, что он был женат.

По залу пробежала волна изумленных ахов и охов. Тайсон широко улыбнулся.

– А как же Валентине? – снова спросила дама из «Трибюн».

– Я уже о нем давно забыла, – пренебрежительно бросила мадам Роуз.

– И Демпси тоже?

– Этого боксера? – Мадам Роуз вскинула брови. – Разумеется.

– А правда, что Дуглас Фербенкс… – начал один репортер.

– Правда, – прервала его мадам Роуз.

Раздались выкрики и свисты.

– Давайте будем вести себя прилично, – возвысил голос Тайсон. Происходящее ему явно нравилось.

– Неужели я не услышу ни одного настоящего вопроса? – вкрадчиво промолвила мадам Роуз.

– Ваше отношение к Мине Крандон[8]? – выкрикнул репортер из «Газетт».

– Думаю, вопрос следовало бы поставить иначе. Опасаюсь ли я конкуренции с ее стороны? Естественно, нет.

– Эйлин Гарретт[9] считает вас мошенницей.

– Бедняжка, она такая завистливая. Мне ее искренне жаль. – Мадам Роуз стряхнула пепел на скатерть. – Мистики и пророки могли вмешиваться в ход событий в критические моменты истории. Умершие имеют возможность обращаться к нам, и наш долг – прислушиваться, учиться у них.

Шум стих, скрипели лишь перья. Репортеры записывали ее слова. Неожиданно откуда-то с задних рядов раздалось:

– Вы поклоняетесь дьяволу?

Тайсон поморщился:

– Ну что за вопрос?

Мадам Роуз застыла в кресле, рыская взглядом по залу.

– Абсурдный вопрос! Конечно, нет. Он идет от невежества, которое я имела в виду.

– Вероятно, я вас с кем-то… перепутал. – Голос принадлежал мужчине, который стоял в самом конце зала, позади фоторепортеров. Лицо было скрыто поднятым воротником пальто. Глаза навыкате затеняли поля английской шляпы.

– Кто вы? – резко спросила мадам Роуз.

– Друг, – последовал ответ. – Семьи. – Последнее слово было произнесено с легким нажимом.

Мадам Роуз побледнела.

– Вы из какой газеты? – крикнул Тайсон.

Поздно. Дверь хлопнула. Человек ушел. Репортеры зашумели.

– Кто это был?

– Что он имел в виду?

– Этот человек намекал, что вы колдунья?

Мадам Роуз покосилась на Тайсона и встала, оттолкнув назад кресло.

– Я ухожу.

Затрещали вспышки фоторепортеров.

– Господа, на сегодня это все, – объявил Тайсон.

Мадам Роуз начала пониматься по ступенькам. Тайсон попытался поймать ее руку, отмахиваясь от наседающих репортеров.

– Черт возьми, я же сказал – это все.

ГЛАВА 9

«Мария Селеста» прибыла в нью-йоркский порт к четырнадцатому причалу вечером, как и положено по расписанию. Двигаясь по трапу, Дойл не переставал изумляться. В последний раз он был здесь шесть лет назад и теперь не узнавал город. На Манхэттене вырос целый лес небоскребов. Сейчас мегаполис был весь залит электрическим светом.

Он сел в такси «додж».

– В отель «Пени».

– Да, сэр. Добро пожаловать в Нью-Йорк, сэр.

Дойл был настоящим фанатом автомобилей. В Англии для поездок за город он уже купил небольшую «вулси». И вот теперь специально устроился на переднем сиденье, чтобы понаблюдать, как водитель оперирует с автоматическим стартером. Их внедрили совсем недавно в новые машины, и теперь, чтобы завести двигатель, водителям не нужно вылезать и возиться с ручкой. А седан уже плавно влился в поток машин.

Мимо громыхали трамваи, похожие на механизмы пришельцев из романа Г. Уэллса. Между конными экипажами, сейчас довольно редкими, лавировали быстроходные «бриско» и «максвеллы».

На Таймс-сквер Дойла поразили гигантские рекламные щиты, обрамленные тысячами мерцающих лампочек. Сигареты «Лаки страйк» и «Фатима», «Палас-театр» Б.Ф.Кита и «Мистерия на миллион долларов». Из переполненных танцзалов доносились звуки модных фокстротов – «Я всегда гоняюсь за радугой» и «Да, сэр, это моя девушка».

Мир, с грустью размышлял Дойл, очертя голову ринулся в объятия промышленной революции. Казалось, совсем недавно преобладали паровые машины, и вот пожалуйста, улицы заполнили автомобили с бензиновыми двигателями, появились также электрические пишущие машинки, канцелярские скрепки, квантовая теория, силиконовая смола, мультипликационные фильмы, гидравлические центробежные тиски, теория относительности, витамин А, слезоточивый газ, нержавеющая сталь, танки и кондиционеры. Немудрено, что в этом водовороте у цивилизации перехватило дыхание.

Футурологи видели в этой гонке признаки грядущей эпохи всеобщего процветания. Другие же, напротив, считали ее началом конца.

Дойл относился к техническому прогрессу с некоторой осторожностью. Он знал, что научная гениальность еще не означает высокую мораль. А если великое открытие попадет в руки безумца? Сейчас, как никогда, необходимо внимательно наблюдать за происходящим в мире оккультизма, ведь наука и магия, эти вечно ссорящиеся сестры, переплелись настолько, что уже трудно определить, где завершается одна и начинается другая. Человечество все глубже забирается под покров неизвестного. Оно соскабливает что-то там с поверхности и объявляет о находке. Люди гордятся многообразием их мира, анализируют добытые ими сведения о тайнах мироздания и пытаются приспособить к своим нуждам. Они используют открытия для того, чтобы научиться управлять миром, подчинить его себе. Этим занимается наука. Но их назойливое любопытство не остается безнаказанным.

Дойл вспомнил слова одного коллеги:

«Я думаю, это большое благо, что человеческое сознание не способно до конца познать самое себя. Мы существуем на безмятежном острове неведения посередине бесконечного черного океана, и нам не следует заплывать слишком далеко. Наук много, и каждая тянет в свою сторону. До настоящего времени они приносили мало вреда, но когда-нибудь, проникнув друг в друга, собрав вместе разрозненные знания, науки откроют нам столь ужасающую реальность и еще более ужасающее положение человечества в ней, что люди либо сойдут с ума от этого убийственного света, либо будут вынуждены спасаться бегством в мир уютной темноты…»

Знание, к которому запрещено прикасаться, о котором запрещено даже думать, было для Г. Ф. Лавкрафта[10] и едой, и питьем, единственной причиной его существования. Больше ничего значения не имело, и, уж конечно, никакая там дружба или преданность.

Этот загадочный вундеркинд, наделенный сверх всякой меры острым, как нож, умом вкупе с совершеннейшей памятью, поражал многих. В девятнадцать лет его эрудиция приводила в смущение мастеров оккультизма, старших в четыре раза, а высокомерие и самонадеянность не знали границ. Он не имел обыкновения снисходительно относиться к людской глупости и высказывал мнения в самой резкой форме, не беспокоясь, что задевает чьи-то чувства. Ему на это было наплевать.