Шушмор. Наследие исполинов - Константин Викторович Кузнецов

лишал жизни, обворовывал, а потом скидывал в сточную яму. Заковыристая история. Каждую жертву душитель нумеровал вроде бы римскими цифрами, но начерчены они были в зеркальной манере.

Зачем? Почему?

Вопросов было задано тогда немало.

Целый год Иван Федорович бился над этой сложнейшей задачкой. Впрочем, и награда оказалась соответствующая. Понял хозяин Московии какую неоценимую услугу оказал ему скромный сыщик…

— Однако устрою я местному стражу порядка выволочку, как есть устрою! — покачав головой, процедил сквозь зубы Иван Федорович.

В этот самый момент со стороны дороги послышался запыхавшийся голос:

— Спешу, уже спешу! Что есть мочи, господин хороший.

Они зашли в небольшой кабинет, напоминавший скромную сторожку: в углу — шкаф с сейфом, в центре — пара стульев и массивный стол, на котором из всех предметов — лампа да писчие принадлежности.

Не успев скинуть мокрую от мелкого дождя серую шинель, околоточный поспешил за чайником.

— Заварить крепенького с дороги? — предложил он.

— Извольте.

Устроившись на стуле, Иван Федорович еще раз осмотрел конторку, но уже более внимательно. Его сразу же привлекло огромное количество разбросанных бумаг — недопустимая расхлябанность в сыскном деле.

— Разрешите представиться, — раздалось из дверей, — Григорий Николаевич Гвоздев, стало быть, меня так можно величать.

— Иван Федорович Зубов…

— Наслышан, наслышан, — протянул околоточный и, протиснувшись между сейфом и столом, уселся на свое законное место.

— Что же вы, голубчик, в таком беспорядке рабочие документы держите? Или взашей давненько не получали? Да за такое любая проверка вам выговор объявит!

Околоточный тут же поник, осунулся. Потом виновато вздохнул и тут же принялся оправдываться:

— Отчего же, взашей последнее время наполучал я предостаточно, на всю оставшуюся жизнь хватит! — Он демонстративно извлек платок и протер вспотевший затылок. — Голову распрямить мочи нет. А с делами разделаемся, дайте срок. Вот как только доклады в столицу прекращу строчить, будто кузнечик, так сразу мелочью и займусь.

— Сильно одолевают?

— Не то слово, — вздохнул околоточный и, немного подумав, добавил: — Только был бы в том толк. А то ведь налетели коршуны, шуму понаделали, а гиблое место как оно было, так никуда и не делось. Стоит себе по-прежнему и пакости разные учиняет.

Сыщик кивнул и, опустив голову, задумчиво забарабанил по столу. С расспросами он решил не лезть раньше времени. Служивый человек излишнего давления не любит — перегнешь палку, ничего не добьешься, а немного выждешь, присмотришься, сам все выдаст. Так сказать, расскажет по доброте душевной. Ну а для начала надобно к околоточному приглядеться.

На вид Гвоздеву было немногим за тридцать. Лицо худое, морщинистое, сразу видно — из трудовых. Такой даже если чего недопонимает, упорством возьмет. Руки как лопаты, ладони широкие, мозолистые — значит, место свое законно выстрадал. У такого наверняка и агентура имеется. Причем не такая как у столичных жандармов: в большинстве своем пустотелая, премиями ненужными прикормленная. А настоящая — живая. Тут, в глубинке, за монету разве договоришься. Здесь сугубо на доверии все строится.

Потеребив длинный черный ус, Гвоздев тяжело вздохнул. Видимо, воспользовался паузой для той же надобности, что и сыщик. Правда, выводы он сделал довольно быстро, поэтому и решился спросил:

— Могу полюбопытствовать: вы к нам с проверкой или так, старые дела поворошить?

— Я здесь для того, чтобы разобраться, — лаконично ответил сыщик. — И желательно сразу во всех сложностях.

Околоточный кивнул:

— Ну да, ну да. Вы уж извиняйте меня. Да просто те, кто до вас тут побывали, очень уж похоже выражались. А гляди как вышло: сколь не бренчали языками, а все одно не сдюжили.

— А давайте-ка, голубчик, обойдемся без сравнений. По факту надобно обсуждать действия моих коллег. А в ином ключе — оно пустая трата времени получается. Ты мне лучше, друг мой любезный, расскажи, с чего все началось?

Нахмурившись, Гвоздев открыл было рот, но тут же его закрыл.

— Молодец, — похвалил его сыщик. — Взвешено решил говорить. От такого подхода только польза и словесной шелухи меньше.

В этот момент раздался протяжный свист чайника. Выставив вперед указательный палец, околоточный быстро удалился.

Чай удался на славу — разливая его по кружкам, Гвоздев прочитал целую лекцию о полезности липового отвара и добавлении ромашки да чабреца. В кабинете воцарилась странная, но очень приятная атмосфера тишины. Нечто подобное случается в дождливый день, когда капли барабанят по стеклу, а в доме тепло и уютно, и не хочется никуда спешить и ни о чем говорить, а просто сидеть в кресле и наслаждаться всеми прелестями непогоды. Вот когда время устало зевает, окутывая мир нежной дремой.

Иван Федорович сделал очередной глоток и посмотрел на околоточного, давая понять, что тот может начинать свое повествование.

— Да меня Шушмором еще бабка в детстве пугала. Тут ведь как — от любого лиха домовой да кикимора лучший учитель. Их каждый ребенок знает. У нас только страхом и можно дитя от беды уберечь. Скажешь нельзя — не поймет. А пригрозишь страшным чудищем, обязательно задумается.

— Интересная у вас тут форма воспитания, — заметил сыщик.

Гвоздев деловито надул щеки.

— Уж какая есть. Только в нашем случае вымыслом тут и не пахнет. Шушмор — действительно гиблое место. Хотя и не место вовсе, а огромный заснувший змей, и зовут его Ур. Дремлет он в здешних лесах покуда не разбудит его старый колдун. А как пробудит, придут в нашу глубинку сорок бед.

— Сорок бед — один ответ, — задумчиво произнес сыщик.

Но Гвоздев не придал его словам значения и продолжил рассказывать:

— Те, кто строил тракт побеспокоили змея, а этого делать ни в коем случае нельзя. Так что многочисленные пропажи людей — это лишь цветочки, а ягодки, как говорится, будут потом… Только ведь такое объяснение в отчеты не занесешь, руководству на суд не представишь… А иного объяснения у меня нет и не будет.

Рассказ прервался. По всей видимости, околоточный хотел удостовериться в том, что столичному следователю как минимум интересно. Хотя он был готов и к худшему: например, что его поднимут на смех и попросят не молоть ерунды!

Сдвинув брови, Иван Федорович, казалось, находился в каком-то странном раздумье. Гвоздев расценил это как одобрение и уже собирался продолжить, когда последовали первые вопросы:

— А что же насчет священника и его служки? С каким проклятием вы связываете эти убийства? — со всей серьезностью поинтересовался сыщик.

Ответ последовал незамедлительно:

— А все с тем же. Анархистов и прочей политической нечисти у нас ведь здесь отродясь не было. Я об этом неоднократно докладывал высоким чинам, но кто ж меня дурака слушать-то будет.

— Извольте изъясняться понятнее.

— С превеликой радостью. Батюшка