Только об этом не пишите! - Sally KS

— А я попробую добраться до этих развалин, только сначала поезжу по окрестностям. Вам врач нужен? — спросил он Никиту.

Тот снова покачал головой.

— Тогда поступайте по своему усмотрению. Гектор Арнольдович, вы пока оставайтесь здесь, — распорядился Герман. — Если что — я позвоню.

— Подожди, — вдруг спохватился отец Алексий. — У меня же есть новый номер Лавы, он оформлен на Никиту…

— Что же ты молчал!

Герман наудачу набрал нужные цифры — аппарат вне зоны. Еще и еще раз — то же самое. Что же, хватит терять время. Он кивком попрощался с остающимися и вышел из бани. Дождь почти перестал. С темного ночного неба падали редкие капли. Поехал медленно, внимательно глядя по сторонам.

Серебристый седан стоял на выезде из поселка. Герман обошел его со всех сторон, посветил телефонным фонариком в салон, подергал дверцы — заперто, а внутри, кажется, никого…

Он еще раз набрал новый номер Лавы. Вне зоны. Попробовать позвонить тому парню, дом которого штурмовали любители единственной правды? Тоже не отвечает, хотя гудок идет… Ладно, надо ехать к той разрушенной церкви. Герман забил в навигатор «Церковь Ильи Пророка» и посмотрел маршрут. По прямой всего восемьсот метров. Значит, если бы не темнота, церковь было бы даже видно с дороги. Он уже готовился снова сесть за руль, как вдруг подумал: а что, если на этих развалинах происходит что-то, что нежелательно спугнуть шумом двигателя и светом фар? Может, поэтому и машина Стаса здесь оставлена? Ведь развалины совсем рядом!

Слева поле, справа лесок. Значит, искомая церковь будет за ним. Герман на всякий случай, если темнота сыграет с ним злую шутку, проложил пеший маршрут, надел наушники, чтобы звук указаний навигатора не был слышен, убавил до минимума яркость экрана, покрепче натянул на голову капюшон куртки и ступил с твердого асфальта на дырявую, поблескивающую лужами грунтовку. Шел, стараясь не шуршать ни курткой, ни гравием, кое-где подсыпанным на дорогу. Хорошо, что надел кроссовки, а не ботинки, в них шаг гораздо тише.

Когда до старой церкви оставалось метров двести, он понял, что там кто-то есть. Повинуясь внезапно громко заговорившему голосу интуиции, выключил навигатор и сошел с дороги, чтобы не попасть в поле зрения тех, кто может его видеть или слышать из здания. Дорога после поворота к церкви расширялась и вела к довольно просторной площадке — наверное, туда подъезжают волонтеры, которые здесь работают. Сейчас там стояла какая-то единственная машина, но в темноте было не разглядеть ни цвет, ни марку. Значит, подбираться лучше с другой стороны, где высокая трава и кустарник. У самого здания осторожно красться по стеночке, прислушиваясь. Шум ветра, сбивающего с деревьев капли дождя, даже кстати — замаскирует шелест его шагов по растительности…

Когда он приник к старой каменной стене возле окна, давным-давно лишившегося стекол, услышал незнакомый женский голос.

— … ты как пианист, которому даны две здоровые руки, а он хочет играть одним пальцем. Прыгаешь по верхушкам и при этом дуешься на весь мир!

— Не твое дело!

Это был голос Лавы! Герман замер.

— Да я не о тебе забочусь, плевала я на тебя. Хочешь зарывать свой дар в землю — давай! — воскликнула незнакомая женщина. — Да только с меня, знаешь ли, тоже требуют результат. Почему вторая ведьма редакции не прошла государственную регистрацию? Почему сидит, как мышь под веником, и делает вид, что она обычная одинокая дикарка?

— Так ты меня сдала уже дважды! — Лава даже взвизгнула от ярости. Герман почувствовал, как ее колотит. — Сначала своим кураторам в госбезопасности, потом этим шутам гороховым!

— Кураторам я тебя не даром сдала, получила хорошее вознаграждение, — засмеялась незнакомка. — А шуты гороховые — это твое наказание за ведьмино рясно.

Герман быстро набрал в интернете: «ведьмино рясно». Нет ответа! «Возможно, вы искали „ведьмино счастье“?» Да, искал, давно уже, но сейчас не об этом…

— Нет у меня его, Теона, понятно тебе⁈ — закричала Лава. Ее голос отражался эхом от стен.

— Что ты голосишь, — усмехнулась невидимая собеседница. Стало быть, это грозная ведьма Теона. — Отрицательный факт не может быть доказан. Вот если бы оно у тебя было… Впрочем, я тебе верю. Знаешь, почему?

— Потому что нет смысла мне тут врать, — буркнула Лава. — Если бы я забрала себе ведьмино рясно, не бегала бы сейчас, как заяц, по лесам и полям, а стала бы сильной колдуньей. И вернулась в Кротков спокойно.

— Верно, — еще веселее засмеялась ведьма Теона. — А ты неудачница. Страшненькая девочка с плохим характером. У таких ничего ценного быть не может. Ты даже мужика соблазнить не смогла, когда он тебе был сильно нужен. О, представляю, как ты расстроилась из-за этого красавчика с крепкими рабочими руками! Чтобы такой парень посмотрел на такую, как ты, мало лаванды и липового цвета. Нужно еще лоботомию, и чтобы все остальные женщины вымерли.

— Ты один раз уже заставила меня выйти из себя, второй раз обломайся, — Герман чувствовал, что Лава в бешенстве, но сдерживается. Умница, держись, если эта Теона сильнее тебя, не показывай ей свою слабость, мысленно подбодрил он сестру.

— О да, не выходи из себя, а то в тебе совсем никого не останется!

За один этот смех Герман готов был убить ведьму. А Лава вдруг резко спросила:

— Что ты сделала со Стасом?

— Когда надо будет — очнется, — равнодушно ответила Теона. — Ты так никогда не сможешь, а мне это как семечки щелкать.

Герман чуть приподнялся на цыпочки, чтобы хоть одним глазком взглянуть, что происходит. Женщина средних лет с гладко зачесанными назад седеющими волосами, одетая в старомодный плащ, стояла посреди пустого зала. Лава в черной косухе, серой рубашке и джинсах, растрепанная, со стекающими с густых темных прядей струйками воды, стояла в нескольких метрах от нее. У противоположной от Германа стены, рядом со входом, кто-то лежал, но в темноте было плохо видно. Видимо, Стас.

— Как же ты объяснишь кураторам из госбезопасности свое нетоварищеское поведение? — теперь Герман слышал в голосе сестры знакомый сарказм. — Если ты меня выдала, я, пожалуй, сделаю то же самое.

— Не переживай за меня, — ответила вторая ведьма так тихо, что Герман не сразу разобрал слова. — Переживай за себя, — и кинулась на Лаву одним резким змеиным броском. Они обе рухнули на пол, превратившись