Павел Багряк - Пять президентов

– Я спрашиваю: понятно? – повторил Грейчер.

Гард вновь кивнул.

– Слава Богу. Так вот, и у организма должен быть свой чертеж, как у здания, и свой цемент, скрепляющий клетки воедино. Вначале думали, что «чертеж» – это только генетический код клеток… Простите, вы знаете, что такое генетический код?

– Пожалуйста, продолжайте.

– Отлично. Что же касается «цемента», то прежде полагали, будто это электрохимические связи молекул. Но еще в тридцатых годах нашего столетия возникла идея биополя, которое одновременно является и «чертежом», и «цементом» организма. Впрочем, не совсем так… – Грейчер, увлекшись, встал и принялся ходить по кабинету, как ходят профессора по кафедре. Его определенно занимала роль учителя, поскольку комиссару полиции в этой ситуации отводилась роль ученика. – Да, не так. Листы чертежа не тождественны овеществленному чертежу: построенное здание есть здание, а чертеж на бумаге остается чертежом. Это понятно? Прекрасно. Примерно так же относится генетический код к биополю.

– То есть биополе – это организм? – тупо спросил Гард.

– Да нет же! – поморщился Грейчер. – Это нечто вроде… ну, вроде…

– Я понял вас так, профессор, что вы работаете над уяснением сущности биополя?

– Вы полагаете, что сам себе я эту сущность пока не уяснил? Благодарю вас, вы очень любезны!

Они отвесили друг другу джентльменские поклоны.

«Один – один», – не без ехидства подумал Гард.

– В сущности, вы правы, комиссар, – неожиданно согласился профессор. – Изучение всего биополя не под силу даже целому институту. Моя лаборатория занята определением некоторых его функций, лишь некоторых.

– Прекрасно, – сказал Гард, меняясь с профессором ролью, как это бывает в хоккее, когда обороняющиеся вдруг переходят в нападение так стремительно и неожиданно, что даже забывают сами об обороне. – Частный интерес Лео Лансэре тоже лежал в области биополя?

– Господин комиссар, я уже прошлый раз объяснял вам, что в частные увлечения своих сотрудников я не вмешиваюсь.

– То есть вы не знаете, чем занимался Лансэре?

– Не знаю.

– Это ложь, профессор.

– Что вы хотите этим сказать?

Они стояли посреди кабинета, чуть наклонившись друг к другу.

– Мне известно, профессор Грейчер, – четко произнес Гард, – что вы знали о сигма-реакции при отрицательном режиме.

Профессор упал в кресло.

– Откуда вам известен этот термин, комиссар?!

– По долгу службы мне приходится узнавать даже то, что я предпочитал бы не знать никогда в жизни.

– Но… Впрочем, это не важно, – быстро сказал Грейчер. – Ко мне часто обращаются сотрудники за советом. Лео Лансэре не был исключением.

– Почему вы прежде отрицали это обстоятельство? Каковы резоны скрывать от полиции ваше знакомство с работой ассистента? Я слушаю вас, профессор Грейчер!

– Надеюсь, комиссар, все это не дает вам основания подозревать меня…

– Почему же не дает? – спокойно перебил Гард. – Не исключено, что эти резоны как-то связаны с гибелью вашего ассистента.

– Ну знаете…

Грейчер по-прежнему восседал в кресле, по-прежнему был похож на английского джентльмена, но он уже был не целым джентльменом, а как бы собранным из осколков. Он любезно предложил Гарду сесть, но в голосе его уже исчезли нотки превосходства и бесстрашия.

– Ладно, – сказал он устало. – Я все объясню. Я действительно знал о работе Лансэре. И я скрыл это намеренно. Возможно, это моя ошибка, но в ней виноваты вы, комиссар. Каково невинному человеку оказаться в шкуре подозреваемого убийцы? Вы тогда напугали меня, комиссар Гард, своим неприкрытым подозрением. В такой ситуации пойдешь на все, лишь бы откреститься от обвинения. Какое счастье, что в тот злополучный вечер меня угораздило быть в клубе!

– Да, это ваше счастье, – сказал Гард. – Но вы заявили мне тогда, что незнакомы с работой Лансэре, еще не зная, что он убит! Да, профессор! Как это понимать?

Грейчер отшвырнул ручку, она с треском прокатилась по столу.

– Потому что Лансэре взял с меня слово, что я никому и никогда не скажу о его работе! Ясно? Когда я не знал, что он убит, я молчал из этих соображений, а когда узнал – из других. Вы довольны моим объяснением, господин криминалист?

«Крепкий ответ!» – с невольным уважением подумал Гард.

– Извините, профессор, я не хотел вас оскорбить («Отступаю, отступаю», – тоскливо подумал комиссар), но моя обязанность проверить все ходы и варианты.

Оба умолкли не сговариваясь, чтобы передохнуть после первого тура борьбы. То, что они защищают разные ворота, что от количества забитых голов зависит судьба нераскрытого преступления, понимали, вероятно, они одинаково. И как только раздался неслышный удар гонга, они вновь заняли свои места, едва успев залечить полученные раны. Второй тайм начался атакой комиссара Гарда:

– Вернемся к работе Лео Лансэре. Итак, в чем ее сущность?

– Дорогой комиссар, в науке есть вещи, о которых постороннему, неподготовленному человеку, как вы правильно заметили, лучше не знать. Спокойней спится.

– Я не из пугливых.

Грейчер пропустил замечание мимо ушей:

– Работа Лансэре в числе именно таких работ. Если я изложу вам ее сущность, вы откроете дверь не из лабиринта, а в лабиринт.

– Об этом я догадывался и прежде, профессор. Не стесняйтесь, я вас слушаю.

– Хорошо. Я постараюсь быть точным и искренним. Когда имеешь дело с таким проницательным умом, как ваш, понимаешь, как опасна неискренность. – Грейчер улыбнулся, видимо надеясь вызвать ответную улыбку.

Но Гард не ответил.

– Позвольте задать вам вопрос: что вы делаете, когда вам нужно переписать магнитофонную запись с одной ленты на другую?

– Подключаю магнитофон к магнитофону, – как школьник, ответил Гард.

– Правильно, – учтиво похвалил Грейчер. – В этом и заключается сущность поистине великого открытия Лео Лансэре. Да, да, комиссар, великого! И оно умерло вместе с ним… Такая трагическая, нелепая смерть! К сожалению, я знаю о его открытии лишь в общих чертах. О многих важнейших тонкостях Лансэре благоразумно умолчал. Благоразумно ли, комиссар? Не исключено, если бы он посвятил всех нас в тонкости своего изобретения, ему не было бы смысла умирать? Впрочем, я, кажется, касаюсь не своей области знаний…

– В чем же сущность открытия Лансэре? – перебил Гард.

Профессор наклонился к комиссару:

– В перевоплощении одного человека в другого.

Голос Грейчера звучал глухо. Гард вздрогнул, и профессор уловил это движение.

– Вот так же и я реагировал в первое мгновение, – понимающе сказал он. – Я тоже подумал, не сходит ли бедняга с ума… Так вот, когда вы подключаете магнитофон к магнитофону, вы тем самым переводите информацию, содержащуюся в одном аппарате, в другой. Но, как я уже говорил, вся информационная совокупность человеческого организма, определяющая его физический облик, заключена в биополе. Лансэре, примитивно говоря, удалось осуществить перезапись этой информации с одного организма на другой. Точно так же, как если бы запись нашего первого магнитофона переходила на ленту второго магнитофона, а запись второго – одновременно на ленту первого.