Михаил Ахманов - Али Бабаев и сорок покойников

Итак, Бабаев приготовился потолковать с честным народом, но оказалось, что с ним уже толкуют: Погромский, приехавший часом раньше, уже витийствовал на площади перед казачьим сходом, казачьими женками, девицами, ребятней, бабками и дедками. Получив в магазине эту информацию, Бабаев недовольно хмыкнул и отправился на местный майдан. Гут и Вересова шли за ним.

Они замешались в тысячную толпу. Среди казаков талды-кейнар Гутытку выглядел оленем в лошадином табуне, да и лейтенанта Вересову никто не принял бы за местную. А вот Али Саргонович Бабаев был свой – во всяком случае, по внешности. Был он, как многие мужчины-казаки, темноволосым и смугловатым, с черными глазами, бровями вразлет и носом с горбинкой; был высоким, крепким, тонким в талии, а в плечах – широким; и глядел, как глядят казаки, привыкшие к ружью и шашке – грозно глядел, по-разбойничьи. Словом, орел! Хочешь, Ермака с него рисуй, хочешь, Стеньку Разина!

Он прошел сквозь толпу как клинок через скирду сена и остановился у деревянного помоста. На этой трибуне маячил Погромский – в комбинезоне десантника, но с золотыми генеральскими погонами и красными лампасами, нашитыми на штанины. Слева и справа от почетного гостя устроились на табуретах атаман и пожилые казаки из самых уважаемых. Все при параде и орденах, в фуражках и синей казачьей форме. Кое-кто даже с саблями.

Погромский держал речь:

– В нынешние времена, когда страной правит жидо-масонская мафия, все истино русские люди обязаны сплотиться, выйти на панель под красным пролетарским знаменем и заявить решительное «нет». Нет министрам-капиталистам! Нет – правительству, что лебезит перед Западом! Нет – злодеям, что продают наших красавиц в зарубежные бордели! Нет жидам-олигархам, проходимцам, что обирают народ! Нет – поганому отребью, всяким чужакам, что лезут в нашу Россию с юга, запада и востока! Руки прочь от нашей нефти, нашего газа и наших баб! Границы на замок! Примкнем штыки и на Берлин! Землю крестьянам, заводы рабочим, а казакам – сабли и лихие скакуны!

По толпе прокатился одобрительный гул – насчет Берлина, скакунов и сабель казакам понравилось. Погромский отер с квадратной рожи пот и сделал перерыв – спустился вниз, пошел к собравшимся, начал жать руки мужчинам и целоваться с женщинами, приговаривая:

– Вот он я, генерал Гром, герой Афгана и Чечни, боевой командир десантной бронетанковой дивизии! Вот он я, избранный вами живой депутат! Вы имеете право не только видеть и слушать меня, но и пощупать! Щупайте, граждане, щупайте! За любые места! И дайте попить! В горле пересохло! Пива мне, пива!

Ему поднесли пива. Погромский выхлебал кружку, одобрительно крякнул и сообщил, что у боевого генерала руки должны быть чистыми, сердце – горячим, а голова и пиво – холодными. Затем снова полез на трибуну.

– Мы – интернационалисты! Мы – за братство народов! – Он стукнул в грудь кулаком. – Но братство в разных краях понимается по-разному. Вот, к примеру, братство по-армянски: это когда большой русский брат берет за руку армянского брата, и украинского брата, и эстонского, и узбекского, и все вместе идут бить грузин. Но мы понимаем интернационализм по-другому. Мы солидарны с мужественным народом Кубы, с товарищами из Вьетнама, с неграми Африки и Америки…

– Хватит о неграх! Своих черножопых хватает! – выкрикнули из толпы. – Ты про жидов давай!

– А я о чем толкую, казаки? – рявкнул в ответ Погромский. Я о братстве народов говорю! Это когда мы беремся за руки с кубинцами и неграми, с китайцами и вьетнамцами, со всеми трудящимися мира, и идем бить богатеев-жидов! – Он перевел дух, снова потребовал пива, выпил и продолжил: – Разъясню, в каком смысле мной используется слово «жид». Оно не имеет национального оттенка, а обозначает захребетников мирового пролетариата, всех сволочей, жиреющих на наших муках. В первую очередь, на муках русского народа. Почему в первую? Потому, что я – русский! Что удивительного в том, что я забочусь о соотечественниках? В том, что я ненавижу жидов? Мы, русские, богоизбранный народ, а гнусное жидовское племя присосалось к нам и…

Тут Али Саргонович не выдержал, полез на трибуну и оттолкнул Погромского.

– Эй, казаки, я тоже депутат! Этот, – он хлопнул генерала по плечу, – много здесь наговорил, теперь я скажу. И скажу я вам вот что…

– Не сейчас, паря, – перебил Бабаева атаман Каргин. Он поднялся с табурета, степенно расправил усы и положил руку на эфес шашки. Гутаришь, и ты депутат? Ну так уважь народ, представься полным имечком и фамилием.

– Али Саргонович Бабаев, полковник в отставке и депутат Государственной Думы! Могу документ предьявить!

– Не треба нам документа, – отмахнулся Каргин. – Ты, значитца, Али, да еще Гаргоныч… Из чеченов будешь или как?

Маленькие глазки атамана так и сверлили Бабаева из-под нависших бровей. Объявлять себя армянином или аварцем явно не стоило, да и татарином тоже – примут еще за крымчука. А с крымцами да турками казаки враждовали со времен царя Гороха.

– Ассириец я, – сказал Бабаев. – Есть такой народ.

– Хрестьянский?

– Разумеется.

– Пусть гутарит! Послухаем! – донеслось из толпы. Кажется, против ассирийцев, да еще христиан, казаки не возражали.

– Ну, скажи, Гаргоныч, коль народ дозволил, – произнес атаман. – Оно и правда: енерала послухали, теперь послухаем полковника.

Но генерал сдаваться не собирался, а надвинулся на Бабаева всей массивной тушей. Его лицо побагровело, губы тряслись от ярости.

– Это… это безобразие! Ты куда лезешь, буржуйский выкормыш? Здесь я говорю!

– Пену с губ стряхни, – посоветовал Бабаев и обратился к толпе. – Я, казаки, депутат от талды-кейнаров, малого северного народа…

– Навроде чукчев? – выкрикнул кто-то.

– Не совсем. Народ хоть северный, а смешался с евреями. Вон мой харис стоит, из талды-кейнаров, – Али Саргонович вытянул руку. – Имя у него Гутытку, а фамилия Лившиц, и есть в нем еврейская кровь. Значит, евреи тоже мои избиратели, и поносить их я не позволю. – Он повернулся к Погромскому и плюнул на его башмак. – Драться будем, генерал! Во имя чести талды-кейнаров! Здесь и сейчас!

Казаки загудели, заверещали казачки, а сивоусый казацкий дед громко молвил:

– Ай да ошуриец! Молодца!

– Пусть их дерутся, – поддержал сивоусого другой дедок. – Это по-нашему, по-казацки!

– Любо! – заорали в толпе. – Пусть дерутся! На шашках! Любо, любо!

– На шашках нельзя, – сказал Бабаев, спускаясь с возвышения. Есть Дуэльный Кодекс и список запрещенного оружия. Шашки и сабли в него внесены.

Произнес он это и замер в смущении, вспомнив, что не взял с собой тульских пистолетов. Казаки – народ воинственный, все у них есть, и сабли, и ружья, а если надо, так и пулемет сыщется, но ничего такое для дуэли не подходит. Беда! На кулачках, что ли, драться!