Приговорённые к счастью - Сергей Матвиенко

в космопорт и, как назло, из перехода выскочил прямо к месту посадки на злополучный экспресс. Не иначе как билет в кармане навёл в качестве помощи опаздывающему пассажиру.

– Одну минутку! – крикнул Бальтазар расплывшемуся в улыбке администратору и проверил вылет на Венеру. Мари и Лёва отбыли полчаса назад, следующий рейс через пару суток.

«Десять минут как суд начался… А вдруг Адольфа безо всяких слушаний сразу того?.. Вдруг его уже и нет среди нас? – шепнул предательский голосок. – Езжай к Вернеру, забери бумаги… Пока ещё не поздно».

Бальтазар подошёл к посадочной стойке и выложил билет.

– Если опоздаю, забирайте билет и летите без меня, – твёрдо сказал он администратору.

Лицо программного помощника озадачилось.

– Чем забирать? – укоризненно спросил тот и потряс плоскими нарисованными руками ростовой фигуры. – Куда вы? – уныло возмутился он.

Но Бальтазар уже повернулся к нему спиной, отправившись к месту бывшей посадки на венерианский корабль искать Елизавету.

Недолго потолкавшись в суете и многолюдье зала ожидания, он понял, что не найдёт её, даже если она где-то здесь. И так было ясно, что это бесполезные хлопоты. До отправления экспресса осталась минута…

Раздался входящий звонок. Не глядя, всё озираясь по сторонам, Бальтазар ответил. Это был администратор, который напомнил ему о посадке. Бальтазар ответил: «Э-э-э», – повесил трубку и выключил телефон. Пора бежать отсюда, а то, не дай бог, действительно сядет на экспресс.

Подбежав к ближайшему переходу, он перескочил обратно к своему дому. На пороге у приоткрытой двери сидел Бенедикт. Будто ждал его.

– Никого нет дома! Меня тоже нет! – решительно заявил кот и язвительно добавил: – Сам не раз говорил.

Бальтазар снова достал институтские бумаги:

– Послушай!

Но Бенедикт фыркнул, развернулся и стал протискиваться внутрь; но будто бы застрял в дверях. Намеренно задрал хвост, выставив на обозрение своё мнение о Бальтазаре и его бумажках.

Не удержавшись, тот подскочил и дал коту хорошего пинка. Прикрыв дверь до маленькой щёлочки, позвал Елизавету. Никто ему не ответил. Она бы вышла, обязательно вышла посмеяться над ним или поругаться из-за Бенедикта – тот бы уже наябедничал. Но из-за двери фыркала и шипела только одна рассерженная бестия.

– Беня, передай, что всё Фернандо подстроил: и казнь, и муки! – крикнул Бальтазар. – Вернер оплатил исследование! Я тебе одноразовую копию отчёта показывал, потому ты и не видел ничего!

– Беня?! – возмутился Бенедикт, отчего даже оставил попытки просунутой лапой цапнуть Бальтазара за ногу. – И не подумаю, враль! Нечего было пинаться! Сотру из памяти прямо сейчас. Мне тебя можно! И перезагружусь для надёжности! – крикнул кот и затих.

Бальтазар осторожно приоткрыл дверь и заглянул. Ну привет! На него, злобно скалясь и прижимая уши, остекленело таращился Бенедикт, в свой яростный миг застывший восковой фигурой. Выключился. Минут пять сфинксом просидит, не меньше.

В сердцах Бальтазар едва не чертыхнулся на такое катастрофическое невезение. Прошла томительная минута ожидания, но оцепеневший кот так и не пошевелился. Отчёт в руке Бальтазара вдруг сам зашелестел целиком побелевшими страницами, переворачивая их и выкидывая из стопки в воздух, где они бесследно растворялись.

Ну что же… Бальтазар достал приглашение на суд. Была маленькая надежда, что там он ещё не всё упустил. Если повезёт, перекинется парой слов с Адольфом и, может быть, поймёт, зачем тот его искал.

Шагнув за порог, Бальтазар затворил за собой дверь. Вздохнув, перекрестился и отправился куда до́лжно.

Глава 25. Прощальный привет Бенито

Через пару секунд, потолкавшись в очереди на подключение нового окружения, Бальтазар оказался на дорожке к полукруглым железным воротам огромного здания из грязно-красного, похоже, обгорелого кирпича. По всему фасаду не было видно ни одного окна. С удивлением он оглядел громаду, простиравшую в обе стороны свои бескрайние стены.

Недалеко от входа стояли штабелями кирпичи, начинающиеся с ровных рядов, но чем дальше, тем больше наваленные беспорядочной грудой. Рядом с воротами стоял грубо сколоченный деревянный столик с ещё одним грязным и обугленным кирпичом, поставленным на торец. Похоже на скромную выставку. Чуть выше в стене зияла выемка – видимо, оттуда и вынули кирпич.

Бальтазар подошёл к столику с одиноким кирпичом. На его тёмно-бурой поверхности горела ярко-алая надпись – старательно выведенное неизвестное имя, день, число и время: «…27.05.1944, 17:45». Почерк знакомый – определённо рука Адольфа.

«Это они так счёт ведут», – догадался Бальтазар, в изумлении окинув взглядом безразмерное здание. Большая свалка поодаль – это вынутые ранее кирпичи. Видимо, в следующий раз отнесёт туда этот кирпич, выломает новый и подпишет. Пока Бальтазар оглядывался, кладка рядом с брешью подвинулась и затянула проём. Здание незримо уменьшилось.

Сверху ворот висел прибитый к стене серый и тусклый свинцовый лист, где кривыми, страшненькими буквами было отчеканено: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Последнее слово перечёркнуто, и над ним набита правка – «вводимый».

От удивления Бальтазар едва не раскрыл рот. На родном испанском! Лично ему отображают то, что лучше всего выразит заложенную мысль. Вызнаю́т, кто подошёл, откуда родом, и подбирают подходящие слова. «Какая роскошь!» – покачал он головой. Люди с хорошими связями и при деньгах. Он припомнил пролистанную им биографию «вводимого», замечание Вернера о его «проказах» и брезгливость Альберта. Ну ясно, кто бы сомневался.

Железная входная дверь была вся в грязной саже, будто заслонка огромной печи, сдерживающая рвущееся наружу пламя. «Оставь надежду, всяк сюда входящий» и адское пламя – намёки более чем понятны. Стараясь не испачкаться, Бальтазар осторожно приоткрыл тяжёлую дверь и заглянул внутрь. Огромный тёмный зал, ряды кресел, затылки зрителей. Впереди подмостки, поднятые над полутьмой на всеобщее обозрение и единственные залитые ярким светом.

Тугая дверь громко хлопнула за спиной, когда он зашёл, но никто, слава богу, не обернулся. На цыпочках он подошёл к последнему пустому ряду, чтобы получше рассмотреть происходящее на сцене.

Там только что завершилось театральное представление в пышных одеяниях. Или некое священнодействие незнакомого обряда. Да, верно, должно быть, это ветхозаветные жрецы в дорого изукрашенных долгополых одеждах.

На сцене сбоку стоял домик, скорее сарай на железных колёсах с зарешечённым окном. Оттуда выглядывало перепуганное лицо с усиками. Это был Адольф. Увидев, что к нему подошёл один из разряженных, он отпрянул.

Жрец откинул тяжёлый засов на дощатой двери и отодвинул её в сторону. Из тёмного нутра сарая раздался визгливый плач. Другой подошедший так же молча, без единого слова, поднялся по приставной лесенке и шагнул в темноту.

Всхлипы оборвались, и скоро на свет показалась голова Адольфа, на карачках выползающего наружу. Судя по тому, как он дёргался, весь его недолгий путь на коленях сопровождался изрядными пинками. Волосы всклокочены, в них сено, сам бледный и с глупой улыбкой. Неловко