Последнее слово единорогов - Виолетта Орлова

Трактирщик недовольно кивнул и развязной походкой удалился. Очевидно, он не привык подрабатывать мальчиком на побегушках. Пол под ним обиженно скрипел подобно корабельным снастям.

Прошло какое-то время. Нороган задумчиво цедил ром и задумчиво наблюдал за тем, как дрожит на столе маленькая свеча. За окнами неистово бушевал ветер, грозя унести таверну со своими посетителями в открытое море.

– Сколько оюней, сколько смрадней! – послышался радостный возглас над его головой, и он поспешно вскочил на ноги. Его друг сверкал разноцветными глазищами будто кошка, они с чувством обнялись и сели друг напротив друга, отделенные лишь загадочным сиянием восковой свечи. В круглое оконце бил лунный свет, и старые приятели могли вдоволь насмотреться друг на друга.

– Ты… Выглядишь уставшим, – вдруг озабоченно проговорил Индолас, с беспокойством всматриваясь в суровое лицо друга, изборожденное тонкими морщинами.

– Называй вещи своими именами. Постарел.

– Да ты младше нас всех!

Нороган по-мальчишески улыбнулся. На самом деле он не ощущал себя ни молодым, ни старым; он вообще словно не принадлежал более к чему-то, что может состариться или прийти в негодность.

– Славно, что ты меня дождался!

– Как ты узнал, что я буду тебя искать?

– Инк сказал.

Индолас страшно оживился.

– Инк! Инкард! Как он? Как Павлия? Где они теперь живут?

Нороган небрежно пожал плечами.

– У меня.

– Но значит вы с Павлией, вы… – неуверенно начал Индолас, и тот коротко кивнул.

– Я помогаю им с тех пор, как она осталась одна.

– Правильно. Ты… Молодец. Значит ты вернулся к ним. Я думал, ты остался в северных землях. Мы несколько раз встречались с Ирионусом после того, как умерли… Иоанта и Доланд, – здесь естествознатель мучительно запнулся и выдохнул. Трагические события прошлого все еще слишком сильно касались его сердца. – Про тебя тогда еще не было вестей. Значит ты встретился с Павлией после…

– Тебе хотелось бы отомстить?

– Что?

– Отомстить за ее смерть, – терпеливо пояснил Нороган, не без доли любопытства в голосе. На его высушенном скуластом лице загадочно мерцали блики свечи.

Разноцветные глаза друга вспыхнули и тут же погасли.

– Разве это поможет мне ее вернуть? Разве это вообще хоть чему-нибудь поможет? Ты слышал, что с Ирионусом? Ему нужна наша помощь. Мерзкая Тень поместила его в пещеру, но я не имею понятия, где эта пещера может находиться.

При упоминании «мерзости» Тени Нольс внутри Норогана язвительно хохотнул, столь же мерзко, сколь о нем только что отозвались.

– Думаешь, такие они уж и плохие?

– А разве ты в этом сомневаешься?

– Ты знаешь, что только естествознатели могут победить Тень? Разумеется, ты должен об этом знать. Но нас осталось так мало. Разве сможем мы им что-то противопоставить?

– Странные речи ты ведешь, мой друг, – изумился Индолас. – Где же твой вечный оптимизм и боевой настрой? Сопротивление не будет напрасным, даже если на земле останется всего-навсего один естествознатель.

– Позволь, я поясню тебе свою мысль. Вообрази, что за власть борются две армии, равные по силе. Они воюют за одно и тоже: естественное право существовать на этом свете. И представь, что одна из них значительно поредела. Ее в любом случае будет ждать провал. К какой армии примкнул бы ты в этом случае? Каждая из них имеет право на существование, и в этом случае не мудрее ли будет встать на сторону сильнейшего?

Индолас покачал головой и сердито произнес:

– Это вовсе не две равнозначные армии. И говоришь ты какую-то несуразицу. Мы воюем на стороне добра, а Тени на стороне зла, в этом все дело.

– А разве есть абсолютное зло и добро? – горько усмехнулся Нороган. – Разве понятия эти не меняются вместе с нами, моралью и культурой? То, что вчера называлось подлостью, сегодня уже благородный поступок.

– Различия морали, может, и существовали. Но они всегда касались частностей, внешних проявлений, но по сути они были одинаковыми. Предатель всегда презираем, а тот, кто пожертвовал собой ради друга всегда считается героем. И пусть не каждый способен держать высокую планку нравственности, все равно в глубине души мы догадываемся, чувствуем, кто истинно прав, а кто истинно виноват. Как Доланд. Неужели ты думаешь, что его самоотверженный поступок в разное время расценивался бы по-разному? И потом, если бы не было абсолютных ориентиров, мы бы вообще не делили мир на доброе и злое, таких понятий попросту бы не существовало. Если бы у нас отсутствовали вкусовые рецепторы, мы бы не чувствовали вкуса еды и было бы неважно, как она приготовлена: люди поглощали бы все на свете и не спорили на ее счет. Почему ты вообще затеял этот странный разговор?

Нороган с тихой грустью покачал головой.

– Ты тверд, как ствол дерева, мой друг. Ничто тебя не переубедит?

– На этот счет – нет.

– Что ж, в таком случае нет более смысла об этом говорить. Наверное, мне страшно. За Павлию, за Инка, за тебя. Я искренне люблю вас и хочу самого лучшего для своих друзей. Тем более что в руках моих сосредоточено теперь такое могущество, которое сложно даже помыслить.

Индолас удивленно моргнул.

– Я тебя не понимаю.

– Помнишь, какая цель была у Совета Четырех?

– Найти свиток?

– Именно.

– Но не хочешь ли ты сказать, что ты его… Нашел?

Нороган вновь с грустью улыбнулся.

– Мне это удалось.

– Невероятно! Мы… Должны его уничтожить, как и планировали. Или ты уже это сделал?

Нороган покачал головой. – Я не смог его уничтожить, мой друг, потому что не знаю, как. Увы, единороги не предоставили нам инструкции на сей счет. Он не горит и не тонет. Его нельзя повредить.

– Но как ты понял, что это «Последнее слово»?

– На нем было так написано. Я нашел его во время скитаний по тимпатринской пустыне. Вернее, нашел не я, а один ученый из Беру. Некий Корнелий Саннерс.

– Да, я слышал про экспедицию. Но ведь она закончилась весьма печально? Значит ты тоже участвовал во всех этих событиях? Расскажи мне все подробно и покажи скорее свиток. Мы все так долго мечтали его найти!

– Пошли в твою комнату, мой друг, и я покажу его тебе. Слишком ценен сей предмет, чтобы сейчас показывать его при всех.

Индолас с ребяческим нетерпением вскочил с места. Лицо его окрасилось румянцем возбуждения. Из-за этого злополучного свитка произошло столько бед, столько смертей! Опьяненная властью Сури искала его, ибо в нем заключалась сила, недоступная ей самой – сила единорогов. Если бы Совет четырех вовремя нашел его и уничтожил, то, возможно, и не случилось