Резюме сортировщика песчинок - Любовь Александровна Афоничева

улыбочкой. И можно было точно так же смотреть в ответ, охлаждать свой лоб об ее, круглый и ясный, безнаказанно лапать складки каменного покрывала, в которое ее завернул скульптор. А потом слушать отголоски внутренней бури.

Безымянный палец на ее левой руке отломан – неизвестно кем, неизвестно когда. Впрочем, я ни разу не слышал, чтобы она жаловалась.

И вот теперь в глаза Певчей Бабы заглядывала Венц. Ежилась, натягивала воротник бежевого свитера до самого носа – потому что линии обогрева здесь всегда работают на одну четвертую, а то и одну пятую своих возможностей. Или, может быть, потому, что Певчая Баба смотрела в ответ прохладно и неделикатно. Как она это умеет.

Наконец Агния оглянулась на меня:

– Непростая.

– А то. Но самого интересного ты про нее еще не знаешь. Тебе понравится – тут нужно трогать. Чертишь пальцем узоры по ее телу, а она потом превращает их в музыку. Давай, попробуй. Не дрейфь.

Сердце как-то резко ускорилось, когда Агния сняла перчатку – тогда еще без дырочки на пальце – и потянулась к статуе. Возможно, потому, что я думал: она будет трогать мрамор так же, как меня. Позапрошлым вечером. Прошлой ночью.

Но нет, эти касания были другими. Легче, уверенней, продуманней. Они не спрашивали, не изучали и не предлагали. Скорее наоборот – рассказывали. И когда Агния отняла пальцы от камня, мы с ней на секунду затаили дыхание. А потом зашуршала трава, а в траве – запела дудочка, а сквозь дудочку – повеял ветер, непременно соленый, а потом всхлипнуло под чьей-то подошвой стекло, но коротко; и этот всхлип тут же смыли струи чая, льющегося по кружкам, и струны, и шорох песка, сахарного – в кружки, обычного – под босые пятки; а затем солнце легло на голову тяжелым рыжим котом, полежало – и ушло; и снова – трава, в которую, вслед за дудочкой, уходят капли, шелест и трепет.

Когда последние ноты отзвучали и отпустили, Агния встрепенулась:

– Вот как, значит… Ю-Ю была бы в восторге. Да и я… наверное, в нем. Или в чем-то очень похожем.

Я кивнул. Мы немного помолчали. Потом Венц все-таки спросила:

– А ты?

– А я не буду.

Она сморщила нос, но тут же быстро разгладила его пальцем.

– Боишься, что музычка получится… недостаточно мощной?

– Может быть. Или просто давно уже наигрался. Или не хочу щупать одну девчонку на глазах у другой. Или все вместе.

– Вот вечно ты…

– Что?

Она встряхнула косами и не ответила.

– Вот вечно я – я? Это да. И с этим вряд ли что-нибудь можно сделать.

– Ну и ладно.

Какое-то время Венц внимательно разглядывала кривую улыбочку Певчей Бабы, а потом довольно точно отразила ее на своем лице.

Интересно, все так делают? Или просто мы с Венц похожи больше, чем я думал?

Я встал с ней рядом и легонько дернул за косу.

– Зато знаешь, что можно? Сохранить твою музыку. Приложи кубик к той части мраморной девы, которая тебе больше всего приглянулась, – и оп-ля, новая композиция в твоем плейлисте. Здорово?

– Здорово.

Агния вытащила кубик из сумки и дотронулась им до левой, раненой, руки статуи. А я подловил себя на легкой зависти: мне бы тоже хотелось сохранить на память эту диковатую мелодию.

Подмигнув напоследок Певчей, я предложил Агнии:

– Ну что, теперь – греться?

– Да можно бы, – глухо донеслось из-под бежевого ворота, снова натянутого почти до самых глаз.

И мы выбрались на поверхность, слякотную, хлюпающую под ногами, зябко вздрагивающую голыми ветками деревьев и лезущую в глаза мокрым снегом – но только до тех пор, пока не зайдешь в мягко светящийся аквариум орфейни.

Не первой попавшейся, конечно. Я выбрал «Желтый батискаф», потому что его атмосфера умиротворяет, как медленный прибой какого-нибудь южного моря в золотой час. Ну и еще потому, что хозяйка «Батискафа» – подруга детства мамхен, и с меня здесь практически никогда не берут респов. А это достоинство перевешивает многие другие, когда твой счет постоянно испытывает непреодолимую тягу к пустоте.

Агния умело сбагрила мне надкусанный пирожок с ламинарией, который оказался для нее слишком острым. А вот чай, пахнущий можжевельником и чем-то еще пряным и намекающим на странствия, – оценила. Залила в себя один за другим два стакана. Отогрелась и разомлела. Но растечься по столу себе не позволила, упрямо подпирая кулаками подбородок и разглядывая меня так, будто вот-вот опять полезет руками под шелухай.

А насмотревшись вдоволь, спросила серьезно, как будто от этого зависела погода на все следующее лето:

– Можно я никак не буду сокращать твое имя? Мне ужасно нравится вот это: «Воль-га» – целиком. Ничего от него не оторвать. И прилепить к нему тоже ничего нельзя. Или можно… но мне не хочется.

Как много внезапной мудрости обрамляют эти русые косы… Хорошо бы так и продолжать удивляться этому. Каждый день.

– Правильно тебе не хочется. Когда мое имя пытаются обкорнать или обсюсюкать, я обычно отвечаю взаимностью. Со всей присущей мне фантазией.

– Могу себе представить, – хмыкнула Агния. Вытащила свой стакан из тонкой латунной сеточки подстаканника и приставила к глазу.

– Правда, до четырех лет я откликался на «Вольжика», – почему-то захотелось мне рассказать внимательному донышку стакана. – Но только если звали родители.

– «Вольжик». – Губы под хрусталиком левиафана разъехались в улыбке. – А это миленько.

– Не вздумай.

– Да поняла я, поняла. – Венц аккуратно вставила стакан обратно в латунную сеточку с ручкой. – А то быть мне какой-нибудь… Агусей.

Ее даже передернуло под бежевым свитером.

– Что, неприятные воспоминания?

– Да нет, ничего такого. Меня родители, кстати, Агненком звали. И мне даже нравилось. А разонравилось внезапно, просто в какой-то момент – щелк – и начал, знаешь, представляться такой… пухленький барашек в кудряшках. Бр-р-р, нет, я быстро решила, что так не пойдет. Мы провели семейный совет, и теперь я либо «Агонь», либо просто «дочь». Ну и к «Нишке», которую ребята придумали, тоже нормально отношусь.

Она задумчиво потыкала кончиком косы в нижнюю губу. И я понял, что по-прежнему не могу смотреть на это спокойно. Взъерошил свой рыжий ежик и вопросительно протянул:

– А-а-агни?

– Так тоже нравится, – серьезно кивнула она.

– Честно?

– Ну давай на всякий случай еще попроверяем. В разных местах, с разной интонацией. – Агния решительно отбросила косы за спину и вскочила из-за стола.

И мы отправились проверять. И делали это прилежно и изобретательно.

А на следующий день Певна встретила нас такими белыми коралловыми и кондитерскими видами, что мне тут же захотелось утопить в этом холодном великолепии все