Вячеслав Шалыгин - Формула Вечности

Ознакомительный фрагмент

«Вечность…»

Почему именно это слово? Туманов не знал.

Голубое небо вдруг побелело, а солнце уползло к горизонту и стало относительно тусклым, в пределах возможностей стоваттной лампочки. Виктор еще раз моргнул и осознал, что видит над собой потолок просторной комнаты. Туманов перевел взгляд вправо. Лампочка-солнце в изящном плафоне светила со стены. Взгляд скользнул ниже и наткнулся на одного из персонажей сна. Рядом с Виктором сидел человек в белой одежде и с мутным пятном вместо лица. Неужели Хамелеон?! Туманов моргнул несколько раз подряд, и зрение наконец пришло в норму. Лицо странного человека обрело черты. Нет, это был не Хамелеон. Сыщик с облегчением выдохнул.

– Здравствуйте, бригадир, – прошептал Туманов еле слышно.

Бригадир Островский вздрогнул и подался вперед.

– Вы очнулись! – он улыбался, похоже искренне радуясь за Туманова. – Отлично! Вот, попейте.

Виктор ухватил губами соломинку и сделал несколько глотков солоноватой жидкости. На эту незамысловатую процедуру ушли почти все силы. Туманов закрыл глаза и ненадолго провалился в забытье, теперь уже без образов и звуков. Очнувшись, он снова приложился к соломинке и окончательно утолил жажду. На этот раз силы его не оставили. Виктор почувствовал себя достаточно бодрым.

Он снова взглянул на Островского и едва заметно кивнул:

– Спасибо.

– Не за что, Виктор Алексеевич. По правде сказать, это я должен вас благодарить.

– За что?

– Трудный вопрос, – Островский неуверенно потер скулу. – Наверное, за чудо или за откровение, которое с вашим возвращением снизошло на Цех.

– Разве для бессмертных в новинку воскрешение?

– Нам трудно умереть, Виктор Алексеевич, но если это все же происходит, никто из нас не возвращается. Это прерогатива существ более высокого порядка.

Бригадир поднял взгляд к потолку.

– Я не сверхчеловек, – Виктор чуть качнул головой. – Мой «порядок» не выше вашего.

– Вот в этом и загадка, – Островский развел руками. – Что все-таки произошло? Мы все были уверены, что Хамелеон вас убил, причем реально. Я лично видел ваш, извините, труп. Но спустя час вдруг появился пульс, и вы… вернулись. Правда, в себя пришли через сутки, но это уже детали. Что за чудеса, Виктор Алексеевич? Может быть, шепнете по старой дружбе?

– Откуда мне знать? – Туманов чуть приподнялся, стараясь принять подобие сидячего положения. – Лучше скажите, Всеволод Семенович, что с Хамелеоном и Женей? Живы?

– Хамелеон, к сожалению, сумел ускользнуть. – Островский изучил пиктограммы на медицинском мониторе и быстро нашел те, что отвечали за регулировку наклона спинки кровати. – Ваша граната оказалась ему нипочем. А эта его дьявольская маскировка… Короче, он ушел. Так что вздохнуть с облегчением пока не получится. А вот Евгения почему-то осталась рядом с вами. В данный момент сидит под замком. Когда вы… вернулись, она заявила, что больше не желает быть наследницей древних традиций. Поклялась, что ее инстинкт гнева и все особые таланты исчезли одновременно с первым ударом вашего сердца в новой жизни. Вот такая странная связь. Ей пока не все верят, но Совет, похоже, на ее стороне. Во всяком случае, из камеры вашу подружку обещают выпустить, просто приставят к ней Джонатана.

– Непонятно, за что такое доверие?

– Сам не пойму. Мастера будто пьяные ходят, улыбаются, извините, шире акул. Хотя лично я не вижу повода для благодушия. Пока последний Хамелеон на свободе, расслабляться неразумно. Ведь нет гарантии, что его инстинкт сбавил обороты так же, как это произошло у его сестры. Но мастерам, наверное, виднее. Получается, вы у нас, так сказать, вестник больших перемен. Один сразу на две общины. Остается понять, что это за перемены или хотя бы какой у них знак: плюс или минус.

– Разве прекращение войны не плюс?

– Пока не факт, что война прекратилась. Хотя, возможно, так и есть. То, что случилось с вами, идеально вписывается в наши представления о мироустройстве. Кто-то должен был стать посредником-наблюдателем в противостоянии наших видов. Вернее, стать своего рода третейским судьей и для бессмертных, и для Хамелеонов.

– Желаете сделать меня крайним?

– Нет, конечно! Но вспомните, что говорил мастер Чесноков: цепочка может быть бесконечной. И необязательно иерархией. Я даже уверен, что это не иерархия. Просто этакая взаимовыручка и взаимный контроль. В принципе – идеальные условия жизни, почти райские, или почти коммунизм.

– Не богохульствуйте, товарищ бригадир, – Виктор слабо усмехнулся.

– Хорошо, не коммунизм, – Островский тоже обозначил улыбку. – Просто верная модель людской общины. Так пойдет?

– В общих чертах да. Помогите встать.

– Э-э, нет, Виктор Алексеевич, лежите! Врачи сказали – не хотел вас с порога огорчать: есть опасение, что вы больше не бессмертный. Точно сказать пока нельзя, но вероятность имеется. И если вы снова обычный человек, который звучит гордо и в котором все должно быть прекрасно, вам придется хорошенько отлежаться. То есть у вас все должно медленно, но верно зажить, а уж после бегайте на здоровье.

– Понятно. Спасибо, Всеволод Семенович, за добрую весть. А то я испугался, что теперь не только бессмертный, но и бестелесный или еще какой-нибудь.

– Вы серьезно рады, что снова стали обычным человеком?

– Конечно. А вы не радовались бы излечению от неведомой болезни?

– Не знаю, если честно, корректно ли сравнивать бессмертие с недугом, и уж тем более не знаю, стал бы я радоваться избавлению от него.

– А кто говорил, что хотел бы стать простым смертным?

– Я говорил, что иногда завидую смертным, – Островский поморщился. – Насчет желания стать обычным человеком я ничего не говорил. И вообще это были отвлеченные рассуждения вслух, не более. Кто в здравом уме пожелает расстаться с бессмертием?

– Тот, кто был когда-то смертным.

– Вот именно. – Островский задумчиво взглянул в окно и покрутил перстень на безымянном пальце. – А кто не был, тот не желает. Ненормальные, которые добровольно наведались к палачу, не в счет.

– И совершенно напрасно, – проронил Виктор.

– Ничего сказать не могу, не в курсе, – бригадир развел руками и поднялся. – Ладно, Виктор Алексеевич, мне пора. Тут к вам должны привести еще одного посетителя. Правда, пока под конвоем, но скоро, думаю, ее отпустят вовсе.

– Тогда вам и вправду пора, уж извините.

– Смотрите, больной, не переусердствуйте, – Островский погрозил пальцем. – Вы теперь знаковая личность, поберегите здоровье. О! Я чую, она уже идет!

Он поднялся, кивнул и направился к выходу.

– Господин Островский! – вдруг окликнул его Туманов. – Один вопрос.

– Да?

– Что такое Вечность?