Моя собака – некромант - Элеонора Генриховна Раткевич

Аплодисменты получились нестройными и какими-то даже растерянными — но Ленну на это было в высшей степени наплевать.

— Мье Таани, хотите ли вы что-нибудь сказать в связи с вашим стран… простите, похвальным выбором?

— Только одно, — произнес Ленн. — Должен поставить университет в известность, что со мной поедет собака из охраны вивария.

Ректор устремил на Ленна неожиданно цепкий взгляд.

— Предварительная договоренность достигнута? - спросил он, и Ленн понял, что речь идет о согласии вовсе не начальника охраны, а самой собаки.

— Достигнута, — твердо ответил он.

— Тогда не вижу препятствий, — развел руками ректор. — Мье и лиа, пожелаем мье Таани счастливой дороги и удачной службы!

Снова аплодисменты. Ленн повернулся к залу лицом — и напоролся на тот самый взгляд, который сверлил его спину. Страшный взгляд. Магов учат видеть в глазах человека его внутреннего зверя. Из чьих-то глаз смотрит побитый щенок, из других — наглый котяра, покорная овца или хищный волк. Из этих глаз на Ленна смотрела змея. Огромная, черная, она приподнимала верхнюю часть туловища, раздувала капюшон, открывала пасть и шипела. Громко так шипела — прямо как бутылочка шипучки, с которой только что сняли крышечку.

Сняли.

И уронили.

Шипение напитка.

«Хочешь?»

Вкус малины на глупых губах.

Он не помнил, кто напоил его «молью». Никто не помнит и не может вспомнить сам. Но Найда помнила. И вернула ему это воспоминание. Не сейчас, раньше. Когда? Как? Неважно. Потом он ее спросит. Когда-нибудь. Важно то, что сейчас змеиный взгляд это воспоминание пробудил.

Как бы хорошо было не помнить! Но Ленн помнил. И знал, что он должен сделать — нравится ему это или нет.

Он поклонился, спустился со сцены, вышел из аулы и пристроился на подоконнике напротив двери. Долго ждать ему не придется.

Какое там долго — Ленн и с мыслями собраться толком не успел. Эльми Кинс, второй после Ленна Таани выпускник, вылетел из аулы в коридор так, словно его основательно пнули пониже спины. Он даже дверь за собой толком не прикрыл.

— Да ты издеваешься! — взвыл он перекошенным ртом.

Ленн от подобной наглости просто опешил.

— Нет, ну мне это нравится! — растерянно произнес он. — Травил меня «молью» ты — а издеваюсь я?

Эльми так и замер.

— Догадался? — прошипел он.

— Вспомнил, — коротко ответил Ленн.

— Так не бывает, — мотнул головой Эльми.

— А под «молью» экзамен сдать — так бывает?

— Это ты с профессором сговорился, — выдал Эльми.

А вот это уже не просто наглость. Это паскудство чистейшее. Честнее Бороды еще человека поискать надо. И Кинс смеет… смеет…

— А с тобой я сейчас тоже сговорился? — парировал Ленн.

Эльми вперил в него полный ненависти взгляд.

— Что же ты за выродок такой, что тебя и двойная доза «моли» не берет?!

Двойная?

— Кинс, ты в уме? — ахнул Ленн. — Двойная-то зачем?

— А чтобы наверняка. Чтобы не просто память отбить, а до полной бессознанки. Нервный срыв, обморок. Перезанимался. Бывает. Тебя — в лазарет. Пока дотащат, пока начнут разбираться с твоим обмороком — следа от «моли» не останется. Двойная доза распадается в крови с той же скоростью, что и обычная — помнишь фармакокинетику? Помнишь, заучка, а как же — чтоб ты да не помнил! И все путем. Тебе — академка до осени, мне — место первого выпускника.

— Академка мне не до осени, а в лучшем случае на год. А в худшем — я калека с ущербной магией. И не сказано, что в полном рассудке. Кинс, ты чем думал? Для чего это все? Ну далась тебе эта разница в три балла!

— А ты и правда не понимаешь… — неверяще выдохнул Эльми. — Ты ведь и правда не понимаешь..

— Так объясни дураку.

— Ты и правда дурак. — Будь ненависть камнем, на Ленна сейчас бы скала обвалилась, не меньше. — Первый выпускник имеет право выбирать место работы. Даже если его и нет в заявках. А в этом году освободилась вакансия четвертого придворного мага. Или ты так заучился, что даже не слышал?

Так все из-за этого? Из-за места при дворе можно подставить друга? Почти заведомо покалечить?

Друга ли?

Это Ленн думал, что они с Эльми друзья. А на деле оказалось, что довольно поманить сытной кормушкой — и где та дружба?

Предательство уничтожает не только будущее, но и прошлое. Теперь хоть всю жизнь гадай — было оно, не было? Или было, пока не сгнило? Или с самого начала — пустышка, обманка?

Пусто. Как же пусто. Не больно, не горько — пусто…

— Слышал, конечно, — ответил Ленн.

— Ах, все-таки слышал? — злобно сощурился Эльми. — Тогда ты совсем дурной. Такой шанс, такая возможность… а ты не взял! Дуром упустил!

— Да кто бы взял? — вздохнул Ленн. — Прыгать этакой дрессированной обезьянкой при раззолоченных придворных — много радости.

— Да что б ты понимал! — взвыл Эльми. — Такой шанс — а ты его сменял на драное захолустье! Это ты мне назло!

Нет, определенно Кинс в уме повредился.

— Ты и в первые выбился мне назло!

— Нет. Я хотел распределиться в Памме. И я распределился в Памме.

— Рассказывай! Тебе все всегда давалось легко, ты просто брал, что хотел — и все ради дыры в провинции?

Легко? Вот уж не все и не всегда. Над той же энергетической алхимией Ленн плакал, настолько тяжко и мучительно он ее не понимал. За день до экзамена он перезанимался настолько, что с ним случился приступ — ему почудилось, что буквы осыпались со страниц учебника, и перед ним лежит подшитая в книгу чистая бумага. Черной кровью далось ему понимание этого предмета, и свое «отлично» он получил заслуженно. Но разве Эльми поверит? Разве поверит, что можно так надрываться не ради места при кормушке?

— Ты и место королевского мага не взял мне назло! Но как ты только выкрутился?

— Я менталист, — пожал плечами Ленн. — Не стоит поить «молью» менталиста. Результат может тебе не понравиться.

Сейчас он даже не лукавил. Да — с экзаменом помощь Найды была неоценимой. Но из болота он выбрался сам, и перекресток с путеводным камнем он создал сам.

И Эльми сделал то, что сделал — тоже.

—