Резюме сортировщика песчинок - Любовь Александровна Афоничева

Венц сначала качает головой и фыркает, одной рукой перекидывает волосы вперед и начинает теребить ленту, которая удерживает их в хвосте. Во второй руке у нее еле слышно поцокивает серебром о стекло колокольчик.

Наконец она признается:

– Не угадал, но близко. Я правда пряталась, от «зомбаков». У нас в городе был такой шикарный пустырь… Сейчас его застроили, но лет десять назад мы там постоянно паслись. Чаще всего как раз в «пиджаков и зомбаков» играли. Вытаптывали в бурьяне дорожки, делились на команды, придумывали стратегию, прятались… Я как раз пыталась как можно лучше слиться с землей, потому что у «зомбаков» был явный перевес. И вдруг вижу – ма-а-ахонькая корона, прямо перед глазами. Надо было подождать немного, а я сразу начала раскапывать, отряхивать… Тут меня «зомбаки» и сожрали.

Агния смеется, слишком резко дергает за ленту – и волосы освобождаются из плена. Их сразу становится как-то неправдоподобно много, я, наверное, сглатываю, и совершенно точно запихиваю руки в карманы. Вместе с короной, весами, щитом, чьим-то хвостом… и вместе с окончательно просранным шансом уйти из этой комнаты без очередного удара в солнечное сплетение… или в другое место. Но «солнечное сплетение» звучит как-то благороднее.

– Хочешь… помогу их обратно завязать?

Агния морщит нос. Но почему-то кивает и поворачивается спиной. Внезапно потерявшими ловкость пальцами я долго собираю прядь за прядью, а они выпадают, рассыпаются, льются… Но в конце концов все же превращаются в хвост, перевязанный кривоватым бантиком. Пару секунд я скептически его разглядываю. И, совсем, видимо, одурев от происходящего, тихонько дую Агнии в шею. Наблюдаю, как разбегаются и пропадают мурашки в вырезе футболки.

А потом она поворачивается. И я ее целую. В основном, кажется, для того, чтобы немного оттянуть тот момент, когда придется посмотреть ей в глаза. Потому что – л-л-лысый мантикор, как стремно – вдруг там… прохладное любопытство хомопластика, например?

Нет. Не оно. Когда я все-таки решаюсь посмотреть, то вижу нечто другое. Агния смотрит… наверное, так мог бы смотреть тот, кто стоит на берегу реки и гадает: не прячется ли в этих мутных струях какая-нибудь зубастая дрянь? Но все-таки готовится шагнуть в воду. И шагает.

Назад, к подоконнику. Чтобы осторожно выпустить из ладони колокольчик. И снова вперед. Почти вплотную ко мне. Ее руки запрыгивают под мой шелухай, пробегаются по ребрам, ощупывают лопатки, добираются до шеи, затылка, перескакивают на ключицы… Головокружительно, щекотно и… смешно: она будто конфеты в банке перебирает и пытается понять: есть ли среди них вкусные. Едва сдерживаюсь, чтобы не хихикнуть и не прервать это забавное искушение. И все еще делаю вид, что держу себя в руках. Хотя на самом деле это не я, это Венц держит меня в руках, а я начинаю считать рыжие крапинки, сразу же сбиваюсь, потому что какой тут счет, что тут вообще можно держать в руках, кроме ее волос – долой этот убогий бантик! – и ее лица…

А потом она снова делает шаг назад.

– Агния?

– Что, Вольга?

– Когда ты догадалась?

– Сейчас.

– Что, реально?

– Ну, предположения были. После того утра в Кормушке, когда я с тобой синхрон словила… Не знаю, заметил ты или нет, когда мы почти одновременно до волос дотронулись.

– Заметил.

– Но ты ведь меня даже у стенки ни разу не зажал. – Она театрально закатывает глаза. – И как я, по-твоему, должна была догадаться?

– М-м-м, архаичные романчики почитываем? – Я понижаю голос, добавляю в него вибрации и хрипотцы, чтобы звучать, как те герои, которым свойственно зажимать своих избранниц у стенки.

– Бывает, – смеется в ответ Агния.

И в этот момент, из-за этого смеха, такого солнечного, рассыпчатого и одновременно заговорщицкого, с темными грудными нотками, все вдруг становится легко и неизбежно. Я притягиваю ее к себе. Провожу носом по шее, мну волосы, целую чуть ниже уха. Ее руки медлят всего секунду – и возвращаются ко мне под шелухай. Сначала, как всегда, прохладные, но чем дальше, чем дольше, тем теплей…

Потом, вероятно, окажется, что одной интриги – недостаточно. Что я слишком Вольга Эф_Имер, и у моего прошлого слишком зубастая улыбка. А она – слишком Агния Венц, и у ее интереса ограниченный срок годности.

Но это потом, а сейчас… Сейчас идеальный момент, чтобы проверять границы дозволенного. Захватить ее нижнюю губу своими, осторожно прикусить… показать, что я могу лучше, чем в прошлый раз. Могу обстоятельно. Могу хищно. И бережно могу.

Приходит моя очередь «лезть в банку с конфетами». И мне нравятся все они, без исключения, эти конфеты с запахом свежего огурца и немного – пота.

– А ты… когда догадался? – Шепот Агнии слегка отвлекает от процесса.

– Я-то? Сейчас, – подталкиваю ее легонько бедром в сторону кровати. – Ты ведь меня тоже по углам не зажимала.

– Э-э-э, я тебе волосы дала потрогать! – возмущается она, не особо сдвигаясь в желательном для меня направлении. – А потом в «Скорлупке» щупала.

– Значит, недощупала.

И она исправляется. Так, что в моей голове становится пусто и звонко. Будто это не голова, а колокольчик с серебряным язычком. Я даже не сразу понимаю, о чем Агния меня спрашивает.

– Что?

– В душ, говорю?

– Вместе? – зачем-то уточняю я.

Она неопределенно дергает плечом, но, видимо, это такое «да», потому что дальше она говорит:

– Только на волосы мне не лей, ненавижу с мокрыми спать.

Освобождается от футболки, под которой – я уже знаю – ничего нет. Потом от остальной одежды. Наклоняется за ленточкой, что удерживала волосы в хвосте, закручивает на макушке большой русый узел и первая уходит в ванную.

И это та же Венц, которая алела кончиками ушей, когда наш разговор затрагивал какую-то неудобную для нее тему.

Та же девочка с косами, внезапная, как запятая в конце предложения,

Я сбрасываю с себя все лишнее и иду на звук воды.

Встаю рядом с Венц, пытаясь выглядеть человеком, а не голым желанием – как бы смешно это ни звучало. И тут меня, кажется, снова накрывает синестезия. Слабенькое эхо, неясный отголосок того, что было сразу после возвращения. И все-таки струи воды, разбиваясь о нашу кожу, звучат перламутровой изнанкой ракушки, а в прикосновениях есть что-то от виолончельной дрожи и барабанного боя.

Агния с серьезным лицом украшает мой нос обрывком пены, чуть отодвигается, чтобы оценить картинку… и цепляется взглядом за правую руку, более худую, чем левая, и всю в заплатках восстановленной кожи. Губы Венц с вечной обветренной каймой вздрагивают. Если сейчас она начнет меня жалеть – все,