Двуглавый. Книга вторая - Михаил Иванович Казьмин

— Они, — признался я, не вдаваясь в подробности.

— Я вот тоже времени зря не теряла, — сдержанно похвасталась женщина.

— Я заметил, — тут у меня получилось даже кивнуть, подтверждая сказанное.

Да уж, не заметить было невозможно. Об обновлении гардероба дама в тот раз говорила не просто так, и сегодня я оказался просто поражён. Не скажу, что так уж хорошо разбираюсь в здешних модах, но, на мой взгляд, то одеяние, от которого тёзка второпях помогал избавиться Эмме, являло собой золотую середину между яркостью, подчёркнуто ложной скромностью и максимально допустимой, по здешним меркам, сексуальностью (это не я, это тёзка мне подсказал), приправленную безупречным вкусом, а уж нижнее бельё, по моим понятиям, непомерно скромное, тёзку повергло просто в неописуемое возбуждение — такого он не видал и в борделе госпожи Ланфар.

— Нравится? — в голосе Эммы слышалась гордость, вполне, впрочем, оправданная и честно заслуженная.

— Ещё как! — пылко ответил я и принялся переводить свои впечатления в многословные комплименты.

С явным удовольствием их выслушав, Эмма вдруг резко посерьёзнела и сказала:

— Я вот тоже кое-что заметила…

— И что же? — вот интересно, знал бы я, какой получу ответ, задал бы этот вопрос снова? Но задал бы, не задал, она всё равно бы сказала…

— Я выписала несколько модных журналов из Европы и Америки, — Эмма взяла меня за руку и перешла на ментальную связь, — и внимательно их просмотрела…

Чёрт, ну точно! Я же помнил, как мне резануло глаз что-то в тех журнальных залежах, что громоздились в комнате в прошлый раз, и лишь теперь до меня дошло, что именно — часть их относилась не к женским модам, а к мужским!

— Виктор, то, что твой тёзка мне показывал, не носят не то что в Америке, это вообще нигде не носят! — пригвоздила она. — Откуда ты? Из будущего?

— Почему обязательно из будущего? — попытался я отсрочить решающее объяснение. Избежать его никакой возможности уже не оставалось.

— Ну это же просто! — мой неуклюжий манёвр Эмма, похоже, приняла за обычную непонятливость. — Если таких фасонов нет сейчас и не было раньше, значит они только ещё будут!

Да, блин, и правда просто, проще уже и некуда… И что теперь?

— Что делать-то будем? — встрял тёзка, обалдев не меньше моего.

— Твои предложения? — соображал я всё ещё не очень, а потому цеплялся за любую возможность потянуть время.

— Ты умный, сам решай, — перевалил на меня ответственность дворянин Елисеев. Вот же гадик мелкий!

— Ты же понимаешь, она не отстанет, — обратил я тёзкино внимание на неизбежное. — Как тогда, после Хвалынцева.

— Тогда ты ей рассказал, — напомнил тёзка. — Сейчас тоже думаешь рассказать?

Нет, ну точно гадик! Сам же не против, но решение хочет переложить на меня! А чего, спрашивается, я хочу от юриста? Ох, да тут не о том думать надо… Тут надо прикинуть, чем может обернуться полное наше открытие перед Эммой, как и отказ от такого, вот что на самом деле важно, а этот балбес ответственностью перебрасывается…

Долго, однако, прикидывать не пришлось. Уйти сейчас в отказ означало бы в лучшем случае отсрочку, а что в худшем, даже предсказать невозможно, хотя женщина обиженная будет даже пострашнее женщины с неудовлетворённым любопытством, а тут же ещё и два в одном получится. Но если я пойду Эмме навстречу и всё расскажу, то…

Так, стоп. То — что? Что я в этом случае потеряю, то есть что потеряем мы с тёзкой? Хм, а ведь похоже, что ничего. Эмма всё равно уверена в правильности своего предположения, так что моё признание принципиально ничего тут не изменит. Молчать она тоже будет, как до сих пор молчит про саму нашу с тёзкой двуглавость. Ладно, с потерями, то есть с их отсутствием, разобрался, самое время глянуть, что мы можем тут получить, и можем ли вообще.

Хм, а ведь можем! Раз до сих пор обнаружить нашу с дворянином Елисеевым особенность только она и смогла, то её помощь в сохранении тайны от всех остальных лишней точно не будет, более того, она, помощь эта, может стать весьма и весьма эффективной. Надо только предметно на эту тему с Эммой поговорить, но это уже когда совсем умотаемся на диванчике…

— Что, молчание — знак согласия? — вклинилась Эмма в наши раздумья.

— Не совсем, — я как раз успел поделиться своими соображениями с тёзкой, а он — признать мою правоту и дозволить мне любые высказывания и действия в данных обстоятельствах. — Да, я из будущего, только не из вашего.

Честно говоря, смотреть на совершенно растерянную женщину мне даже понравилось. Есть, знаете ли, своя прелесть в женской беспомощности…

— Это… это как же так? — Эмма отчаянно захлопала ресницами. Да, это ей не институтские заморочки, такое тут и представить не могут. — Как — из будущего, но не из нашего? Из какого же тогда? Такое вообще разве может быть?

— Может, милая, ещё как может, — улыбнулся я. — Так-то история у нас общая, кроме последних ста сорока лет у вас и двухсот тридцати у нас.

— Ты меня в сумасшедший дом загнать хочешь⁈ — вскинулась Эмма. — Как такое может быть? Чтобы у нас сто сорок лет прошло, а у вас двести тридцать⁈

— Как — сам не знаю, не спрашивай. А что может — оно же так и есть. Когда меня убили, у вас был тысяча девятьсот тридцать второй год, у нас — две тысячи двадцать четвёртый.

— А как же так вышло, что тебя убили там, а ты сейчас здесь? — недоумевала Эмма.

— Не там, — пояснил я. — Каким-то образом мы с тёзкой пересеклись в его, в вашем, то есть, мире. Как меня к вам занесло? Знаешь, если бы я сам это понимал, то оно, может, и получилось как-то иначе…

— Покажешь сейчас, что там у вас носят? — кто о чём, а Эмма опять на вечную женскую тему. Что ж, сама просила — сама и получай…

Я показал. Обстоятельно так показал, хотя, конечно, наверняка что-то и пропустил. Но Эмме хватило. Тут даже без ресничных аплодисментов обошлось, она просто выпала, что называется, в осадок. Сколько она просто лежала, пытаясь