Светлана Чехонадская - Саваоф

Я знала, что за дверью окажется скульптура, и даже говорила себе: «Не пугайся. Первое, что ты увидишь — будет белое лицо», но когда она глянула на меня своими слепыми глазами, я чуть не упала в обморок от страха. Сердце бешено забилось.

По лицу скульптуры бегали фиолетовые тени, оно казалось живым и зловещим. Мраморная тетка то улыбалась, то хмурилась.

Прижимаясь спиной к холодной стене, я скользила по ее волнообразному уступу — неотвратимо навстречу бассейну. Я двигалась медленно, опустив глаза, и видела только мраморные ноги. Мне казалось, что эта мертвая женщина, лица которой я не вижу, усмехается, глядя на мои маневры.

Волна вынесла меня на открытое пространство, наполненное розовыми и голубыми бликами. Я увидела воду, мозаичного дельфина на дне, пальму, мраморный стол, бледно-пастельные витражи на окне, прозрачные шарики в хрустальной вазе, три малиновых полотенца, лежавших стопкой у серебряного крана, позолоченный стул с античными завитками, жемчужное ожерелье, небрежно повешенное на латунный крючок в стене, у другой двери.

Эта дверь слабо шевельнулась, когда я на нее посмотрела.

Вначале я решила, что это блики от воды и тени от деревьев продолжают свои оптические игры, но пространство ванной вдруг буквально ожило на моих глазах. Оно задвигалось, зашептало, и два фиолетовых свечения просочились сквозь пол, двинулись мне навстречу.

Они напоминали лунный свет, упавший на розы — и своим цветом, и температурой своего холодного горения. Они были невероятно прекрасны и невообразимо печальны.

Они струились и расслаивались от мельчайших воздушных колебаний, но затем собирались обратно и снова как бы восходили от земли и таяли к своим верхним границам. Они напоминали ледяное пламя или легчайшую ткань, привязанную к полу, которую подсвечивают и на которую дуют снизу.

Очень спокойно и ясно я подумала, что если они приблизятся ко мне, я в тот же миг умру от разрыва сердца. Собственно, я была уже за пределами страха. Казалось, что все мои сосуды, вплоть до мельчайших, заполнила густая, игольчатая субстанция таких низких температур, каких не бывает ни на земле, ни в космосе. Меня словно накачали жидким водородом — я тоже, наверное, светилась лазурным цветом ужаса. Все, что я ощущала в тот момент — это невыносимый холод.

Но они не приблизились. Они остановились у мраморного стола и изменили свой цвет. И вдруг по моей спине пробежал слабый ветерок. Я успела подумать, что это может быть все что угодно: открывающаяся дверь в ванную, запускающая вполне реального убийцу, ожившая скульптура, заносящая надо мной мраморную руку, покинутая аура, повторяющая свой бесконечный путь в пространстве — и все это одинаково кошмарно, и все грозит мне смертью.

И потеряла сознание.

Я немного рассекла бровь при падении. Мне еще повезло — на мраморных полах можно расшибиться так, что потом всю жизнь будешь работать на врачей. Повезло и в другом: сознание выключилось, пожалев сердце. Когда я пришла в себя, мир перестал расслаиваться перед глазами.

Голова болела. Я пролежала на полу около часа. По крайней мере, за это время стало совсем темно. Я взглянула на воду. Тот, кто плавал в сумерки — в море ли, в бассейне — знает, что наступает такой миг, когда уютная лазурная масса воды внезапно становится резко враждебной, и даже непонятно, как это можно было восторгаться ее приветливостью, и теплотой, и невесомостью. Стоит солнцу покинуть берег, как тьма чужого мира поднимается со дна, и сразу ощущаешь: это воистину чужой мир, в нем нет ни тепла, ни снисхождения. Срочно на берег! В теплую и живую темноту мира своего...

Увидев кровь на полу, у самого виска, я снова закрыла глаза. «Меня не убили! Стукнули, но не убили!» Я не подумала о том, что этот неведомый злодей может еще находиться рядом или вообще стоит и смотрит, нависая надо мной, как каменный гость. Я просто обрадовалась, что жива. Тишина и темнота ванной теперь казались уютными. С закрытыми глазами я стала размышлять: «То, что я видела, не имеет отношения к реальности. Точнее, это реальность, но другая. Она не может принести вреда... Скульптуры не ходят по домам, даже в полночь. А тот, кто убил Елену, не приблизится к этому дому и на пушечный выстрел. Остается случайный прохожий: любитель поживиться чужим добром... На фиг ему переться в ванную?.. Тогда откуда кровь? А вот откуда: ты не пообедала и грохнулась в обморок... Молись, чтобы твоя беспокойная голова была пробита только снаружи».

Я поднялась одним резким движением. Голова закружилась, но не сильно. Пятно крови на лбу было почти неразличимо. Я взяла полотенце, вытерла лоб, вытерла пол и быстро вышла из ванной. Мне очень хотелось уронить скульптуру, чтобы она перестала таращиться, но я понимала, что позорно бегу с поля боя. Это ее мир, она усмехается мне вслед.

В машине я стала прятать полотенце под сиденьем, но когда наклонилась, на одежду капнула кровь. Пришлось ехать в ближайший санитарный пункт...

На оплату медсестре ушли последние деньги с карточки («ваша страховка не учитывает внеурочную работу»). А ведь все, что она сделала — это перевязала голову. Но попробуй не перевязать — полиция остановит на первом же перекрестке. Штраф — сто пятьдесят тысяч!

Уже в машине я приступила к окончательным действиям. Надев купленные перчатки, я порвала пакет с веревкой, потерла его о другой пакет — запыленный, лежавший в пластике — упаковала в стерильную белую коробку для медицинских анализов (стащила в санитарном пункте, когда медсестра отвернулась), положила коробку под сиденье.

На трассе я притормозила у мусорной кучи, выбросила полотенце и веревку.

Затем со своей записной книжки влезла в файлы нашего отдела, нашла там личное дело, а в нем — адрес.

Часы мелодично сообщили, что уже десять.

Я стояла у забора и смотрела на уютный садик перед крыльцом. Дорожки красиво подсвечивались, лампочками были украшены даже шары искусственной туи. Разместились здесь и детские качели, и пластиковая горка, и небольшой бассейн без воды.

Вздохнув, я толкнула калитку. В доме что-то заверещало. Когда я приблизилась к крыльцу, дверь уже открылась.

Инна стояла в ярко освещенном дверном проеме и смотрела на меня без особого удивления. Можно сказать, с раздражением, но вполне в рамках приличий. У дверей, в прихожей, за Инниной спиной, стояли дорогие чемоданы. В глубине дома заплакал ребенок.

— Внук? — спросила я.

— Да.

— Уже полтора месяца?

— Месяц. Сегодня как раз месяц.

— Поздравляю.

— Спасибо.

— Удалось сбросить вес после родов?

— Она не сильно набрала... Просто живот был большой. Вы с ней знакомы?