Песах Амнуэль - Салат из креветок с убийством

— Я ничего не отрицаю! — испуганно воскликнула женщина. — Я ничего не говорю!

— Вы находились в коридоре с того момента, когда закончилось представление?

— Почти. Ну, может минута прошла или две.

— Значит, в эти две минуты Маргулин вернулся к себе, и кто-то мог войти с ним, а потом и выйти незамеченным?

— Не знаю. Мог. Нет, не мог — ведь у выхода из коридора стоял Игорь Наумович!

Беркович попросил уборщицу расписаться в протоколе и позвал Олега Рубина. Второй аккордеонист был моложе Маргулина, но такой же рослый. Держался он спокойно, но по слегка дергавшемуся веку можно было догадаться, чего это спокойствие ему стоило.

— Вы видели Маргулина, когда пришли на смену? — спросил старший инспектор.

Рубин покачал головой.

— Я вошел из зала на сцену, Димы там уже не было, — глухо проговорил он, подбирая слова, будто забыл их значение. — Положил инструмент и подошел к Будницкому.

— Кто был в коридоре, кроме уборщицы?

— Никого.

— Что вы сделали после того, как услышали крик?

— Ну… как что… Мы с Будницким побежали, дверь была открыта, ну… увидели Диму. Тут навалило столько народа, что…

— Может, вы знаете — были ли у Маргулина враги?

— Понятия не имею, — пожал плечами Рубин. — Знакомы мы давно, лет шесть. Приходилось вместе играть. И сторожить тоже вместе приходилось. Нет, не знаю…

Рубин покачал головой, подписал бланк протокола и вышел. Через час Беркович имел показания еще пяти человек — клоуна, дрессировщицы собачек, злого волшебника и двух гимнастов. Ничего нового он не узнал. Все утверждали, что сразу после представления Маргулин покинул свое место в кулисе, а потом они его не видели, поднялись к себе и спустились, услышав крик. Никто из них не мог быть убийцей, потому что у всех было железное алиби — они вместе ушли со сцены и вместе спустились. Разве что артисты сговорились провести полицию, но эта версия представлялась Берковичу чрезвычайно маловероятной. Правда, если все остальные версии и вовсе окажутся фантастическими — не мог же убийца на самом деле испариться! — то придется вернуться к этой, но удовольствия от подобного варианта развития событий Беркович не испытывал.

— Вы что-то еще хотели мне сказать? — обратился он к дрессировщице Асе Варзагер, когда артистка уже подписала бланк протокола.

— Я? — нахмурилась девушка. — Н-нет…

— Извините, — вздохнул Беркович, — Значит, вы все время думали о чем-то своем.

Ася покачала головой. Берковичу действительно показалось, что дрессировщица видела больше, чем сказала — она все время хмурилась, шевелила губами, что-то ее явно смущало, возможно, какая-то незначительная деталь. Старший инспектор уже имел дело с такими свидетелями. В конце концов они проговариваются, и чаще всего в их сомнениях нет никакого смысла, но ведь бывает и иначе.

— Может, вы все-таки что-то видели и не придали значения? — спросил Беркович.

— Нет, — решительно сказала Ася. — Ничего я не видела.

— Ну, хорошо, — вздохнул Беркович.

Оставшись один, он внимательно перечитал протоколы. Старший инспектор точно знал, что кто-то из тех, кого он сейчас допрашивал, убил Маргулина. Иначе быть не могло, не сваливать же убийство на призрака! И кто-то наверняка сказал нечто, выдал какую-то деталь… Кто?

Беркович попытался восстановить ход событий, начиная с того момента, когда представление закончилось, и Маргулин ушел к себе, а артисты поднялись наверх. В это время Будницкий уже стоял в коридоре, уборщица тащила ведро с водой, а Рубин поднимался на сцену из зала. Кто же из них врал? Уборщица, утверждавшая, что никто к Маргулину не входил? Будницкий, утверждавший, что никто не проходил по коридору? Или все-таки кто-то из артистов? Та же Ася, например, чувствовавшая себя явно не в своей тарелке. Хотела же она — точно хотела! — что-то сказать. Ничего она, понимаешь, не видела. А если…

Беркович выглянул в коридор — Ася Варзагер торопилась к выходу, держа на поводках четырех милых пудельков.

— Ася! — крикнул старший инспектор. — Можно вас на минуту?

Девушка нерешительно вошла, собаки принялись обнюхивать Берковичу ноги.

— Вы сказали, что ничего не видели, — напомнил старший инспектор. — Может, что-то слышали, если я вас правильно понял?

Ася смотрела в пол и о чем-то размышляла.

— Понимаете, — сказала она, — это ведь могло быть и случайно…

— Что именно?

— Когда Дан и Руди прыгали через обруч, Дима обычно играл туш. Все дни, и сегодня тоже. Первые два представления. А на третьем он сыграл польку.

— Ну и что? — не понял Беркович. — Какая разница, что он сыграл?

— Польку обычно в этом месте играл Олег… Но этого ведь не могло быть, верно?

— Вы хотите сказать… — нахмурился Беркович.

Он замолчал, не закончив фразы.

— Давайте мы это зафиксируем, — сказал старший инспектор минуту спустя. — Может, это и не имеет значения, а может…

Домой к Рубину Беркович явился в тот же вечер после того, как навел кое-какие справки и еще раз проанализировал ситуацию.

— Вы это неплохо придумали, — сказал он. — Мотив для того, чтобы расправиться с Маргулиным, у вас был: вы обокрали в прошлом году фабрику, которую охраняли в паре с ним, Маргулин об этом знал и шантажировал вас, верно? Вы пришли сегодня после второго представления, на вас не обратили внимания, да и потом никто не вспомнил, что уже видел вас в тот день. Прошли к Маргулину, убили его, взяли аккордеон и заняли место в кулисе. Там ведь полумрак, со сцены виден только силуэт аккордеониста, все думали, что это Маргулин… А после представления сделали вид, что поднялись на сцену из зала. Там было много людей, никто опять не обратил внимания. Вы подошли к Будницкому и стали ждать, когда обнаружат тело. Алиби действительно безупречное, и мне бы ни за что не догадаться, если бы вы не сделали единственную ошибку.

— Какую? — не удержался от вопроса Рубин.

— Вы сыграли полечку, и собачкам это не понравилось, — объяснил Беркович.

Спектакль заканчивался. Лаэрт поднял отравленный клинок и обменялся с Гамлетом первыми ударами. Королева отерла сыну лицо и протянула руку, чтобы выпить из отравленного кубка. Клавдий, как и положено по тексту, попросил жену не пить, но Гертруде очень хотелось. Выпив вина, королева закричала: “Питье! Питье! О, Гамлет мой! Я отравилась!” и упала на руки камеристки, а следом отдал Богу душу Лаэрт, напоровшись на отравленный клинок. Гамлет заколол короля и умер сам, занавес опустился, и зрители долго аплодировали, вызывая артистов.