По волчьему следу - Екатерина Лесина

и нормально. Сложнее всего ранняя, когда и припасов почти не остается, и зелени еще нет…

Щека её дернулась, едва заметно…

- Это да, - соглашаюсь. – Хоть землю жри…

- Кору лучше. Или почки. Почки, которые просыпаются, можно жевать. Вкусные даже. Мох еще… с мукой если, то и хлеб… - она замолчала. – Извините.

- Тяжело пришлось?

Она ведь моего возраста? Или ненамного моложе? И войну видела, пусть не ту, по линии фронта, где кровь, грязь и смерть, другую, но… у нее тоже были. Свои. Кровь, грязь и смерть.

И потому видим мы друг друга.

И Ваську.

- Вы… и вправду… искать прибыли? – осведомилась она, подхватывая с земли мешок. – Это зерно. Прикупила старое, прошлого года. Запрелось слегка. Для людей уже не годно, а если для свиней, то ничего. Эти все сожрут.

- Прибыли, - говорю и подхватываю второй мешок.

А тяжелые.

Зерно и без того нелегкое, а влажное, подпревшее – от мешка исходит характерный нехороший дух. Мелькнула мысль, что такое отец и свиньям бы не дал. Хотя… тогда времена были иные.

И теперь.

- Понимаю, - Анна кривовато усмехнулась. – Его бы вовсе… выбросить. Но… тут не принято выбрасывать. Так что… я вон кости взамен привожу. Сало иногда… а мне вот в ответ тоже, чего на стол не годно…

Мешки она ворочала, укладывая в одной ей известном порядке.

- Вы же не в городе живете?

- Нет. Хутор… родители ставили. Раньше… большой был. Дом. В два этажа. Каменный, - она прикрыла глаза, явно пытаясь успокоиться. – А потом…

- Погибли?

Неуместное любопытство. Лишнее. И мне бы проявить тактичность.

- Отца… расстреляли… сперва пришли… дом забрали… скотину… на пропитание. Сунули… марки их, мол, компенсация… толку-то… нас в сарай, к скотине… там и жили. Мама… потом умерла. Сестры тоже… зимой еще. А я вот…

Анна рванула мешок.

- Выжила.

- Извините.

- Ничего, - она тряхнула головой. А ведь и волосы обрезает коротко, едва ли не под корень. И те, уже тронутые сединой, топорщатся. – Тут… все про это знают. И расскажут, думаю… много чего расскажут. Меня не сильно жалу

Мешки вдруг начали разъезжаться, и я едва успела придержать.

- Чтоб тебя… - Анна выругалась. – Прости. Не люблю… вспоминать. Ваське вот повезло… мелкий… и не помнит ничего, почти… разве что тощий вон. И до сих пор ест, как не в себя… но живой. Потом, как немцы ушли, стало хуже. Они нас хоть как-то подкармливали, а… дом пустой, топить нечем.

Она опять стала перебирать эти вот, немногие мешки, явно в действиях своих находя успокоение.

- Но это уже давно было. Теперь-то все наладилось…

Сказала она.

А я не поверила. Ни на мгновенье.

Но кивнула.

И уточнила.

- А ты на хуторе, случайно, не видела ничего… такого? Или слышала, может? В лесу вот…

- Не-а, - Анька распрямилась, упираясь руками в спину. – И не слышала, и не видела. Да и как… мы ж первым делом забор поставили. Еще когда я пленных взяла. Повезло тогда. Крепкие мужики… спокойные…

- Не боялась, что они тебя… того?

Все же народ среди пленных всякий был. А справиться с одной бабой да мальчишкой куда проще, чем с охраной лагеря.

- Не особо… было с кем… поговорить.

Сказала в сторону как-то так, странно.

- Ко мне тихие пошли. Я их кормила, как могла. И не лютовала на работу. Они работали. Вот забор и соорудили. Времена-то неспокойные… у меня, конечно, ружье…

И стрелять она умеет.

И сомневаться, в случае чего, не станет.

- Но с забором надежней. Так и стоит. Ну и гулять мне некогда. Свиньи там… гуси вот еще. Гуси, если что, лучше собаки дом сторожат…

- А собаки у вас не приживаются. Васька сказал.

- Болтун он, - нахмурилась Анна. – Но… да… пару заводила, так… сбегали. Лес же. Вот и тянет… собаки, они от волков мало отличные. Васька же…

Она замолчала, пытаясь подобрать нужные слова.

- Не нравится, что он в полиции?

- И да… и нет… он же ж толковый. Сообразительный. Читать вон сходу выучился. Считает… в школу хотела устроить, а он уперся. Когда школа, когда помогать надо. Я ему толкую, что надо, чтоб школа, образование. Аттестат. А он… неспокойный. И драться повадился. Пришлось забирать. Сговорились, теперь по вечерам ходит. К учительнице одной тут… хорошая женщина. Добрая. И Ваську жалеет…

Анна спрыгнула с телеги. И только тогда косматый конь, в нее запряженный, очнулся от дремы, повернул голову к хозяйке.

- Тише, - Анна похлопала его по боку, и конь снова закрыл глаза. – Старый уже… Васька… он к людям тянется. Болтун еще тот… и полиция… я говорю, чтоб учиться ехал. В Городню. Там же училища есть. Он на механика хочет… и в полиции остаться тоже хочет.

- А ты нет?

- Нет. Ладно бы… нормальною была, так нет же… Шапка… прости, Шапошников, он ведь… скользкий, что угорь. Из любого дерьма, не замаравшись, выползет. А Васька… другой. Наивный. Прямой… так что… не место ему тут.

И на меня глядит, ожидая, что скажу.

Ничего. Потому что понимаю её распрекрасно. Полиция – это не только и не столько работа, сколько Шапошников с его взятками и темными делами, в которые Ваську со временем втянут, потому как невозможно, чтобы не втянули.

И Анна это знает.

И не нравится ей.

Как не нравится и нынешнее дело.

- Васька водителем разве что… – говорю, понимая, что вряд ли это успокоит. – Аттестат и вправду нужен.

У меня вот нет.

Точнее не было. Какой аттестат? И свекровь моя бывшая, узнав о том, пришла в ужас. Поэтому аттестат мне все же выправили. Лежит где-то он… изменил ли он мою жизнь?

Нисколько.

Но и не мешает. Есть и пусть себе.

- Вот ему и скажи, - буркнула Анна, теряя к разговору всякий интерес.

- Скажу.

- И чтоб учился.

- Тоже скажу.

- И что я не пропаду тут одна…

Она и вправду не пропадет, эта женщина, которая пережила не только войну, но и мир…

- И это скажу.

И ясно, что разговор этот странный подходит к концу. И вежливо было бы попрощаться, а лучше найти неотложную причину, которая не позволяет продолжить беседу.

Так, чтобы вежливо.

Меня ведь учили.

Только наука явно из