Флетчер Нибел - Ночь в Кэмп Дэвиде

— Правильно! — громогласно согласился президент, и голос его прозвучал с прежней неуёмной энергией. Неужели этот человек никогда не устаёт?

Маквейг протёр глаза и подавил в себе сильное желание зевнуть.

— Значит, эго опять-таки приводит нас к Сенату, — сказал Холленбах. Он доверительно наклонился к Маквейгу, руки его покоились на коленях, но пальцы непрерывно сгибались, точно выжимая губку.

— Ну, мистер президент, уж не заставляйте меня заниматься критикой моих коллег.

Маквейгу давно уже надоела эта игра, в которой он не видел никакой подходящей для себя роли. Ему хотелось скорее добраться до постели.

Но президент Холленбах был дотошный человек, увести его от разговора было невозможно.

— Что вы скажете о Хэмпстэде? — спросил он.

— Против него говорит сама фамилия, — ответил сенатор. — Холленбах и Хэмпстэд. Звучит как старинная адвокатская контора, давно растерявшая всех клиентов.

Холленбах усмехнулся, но сенатор видел, что ему совсем не весело. Марк не любил шуток и сам в частных разговорах очень редко вставлял шутливые замечания, хотя на публичных выступлениях так и сыпал отличными остротами. Как бы почувствовав нежелание сенатора называть новые имена, Холленбах сам назвал пять сенаторов-демократов и опять разобрал их по косточкам. Как много всё-таки он знает о личной жизни своих сенаторов, удивился Маквейг. Характеристики его были необычайно острыми, а чутьё, с каким он отыскивал в возможных кандидатах наиболее уязвимые места, было таким же верным, как и при разборе кандидатур губернаторов. Ритм президентского монолога и мерцание углей в камине совершенно заворожили Маквейга, и скоро ему стало казаться, что всё перед ним плывёт в каком-то тумане. Он поймал себя на том, что клюнул носом, и сильно тряхнул плечами, чтобы не заснуть окончательно.

— Итак, мы перебрали всех, — сказал наконец Холленбах и улыбнулся. — Всех, кроме одного…

— Кого же ещё? — На эти слова президента Маквейг отозвался почти автоматически.

— Вас, Маквейг!..

— Меня??? — Маквейг вдруг стремительно выпрямился, покинув уютную ямку в спинке дивана.

— Да, вас, а почему бы, собственно, нет? Раз уж мы обсуждаем такое генеалогическое древо, как наш Сенат, то почему бы не взглянуть на ветвь младшего сенатора из Айовы?

Правда, почему бы и нет, напряжённо соображал Маквейг. Сонливость его теперь как рукой сняло, и мозг лихорадочно заработал. Ведь фигурировало же его имя в одной из газет, которая, вдохновившись постигшей О’Мэлли неприятностью, тут же откликнулась соответствующей статьёй! Репортёр даже упомянул о достоинствах молодого сенатора. Правда, писавший был его хороший приятель, Крейг Спенс, но достоинства — это всё-таки достоинства! Молодой, умный, красивый. Жизнерадостная жена и здоровый ребёнок. О его недостатках Спенс, конечно, не упомянул: чересчур легкомыслен, слишком склонен выбирать в жизни лёгкие пути, чересчур оптимистичен. И потом эта его связь с Ритой — впрочем, об этом никто не знал, да и с Ритой всё, можно считать, покончено.

— Я знаю, Джим, что вы ленивы, — прервал президент приятные размышления Маквейга о собственных достоинствах и недостатках. — И потом вы слишком быстро взлетели наверх, чтобы это могло пойти вам на пользу. И всё-таки безжалостный эксплуататор Холленбах согнал бы с вас жирок! В общем, мне кажется, вас тоже надо иметь в виду.

— Вы это серьёзно, мистер президент?

Холленбах снова встал с дивана, подошёл к каминной полке и оперся на неё локтем поблизости от часов. Джим взглянул на них, и ему почудилось, что стрелки показывают уже без пяти минут четыре, но из-за странного освещения в комнате он не был в этом уверен. Президент задумчиво смотрел на него сверху вниз оценивающим взглядом, словно на предмет меблировки.

— Серьёзно я об этом ещё не думал, — ответил он. — В вопросах политики вы человек с огоньком, но ведь вы же сами знаете, что ленивы…

— Вам это, возможно, и кажется ленью. Но я просто во многом очень медлителен. Я, как бы вам это сказать, двигаюсь всегда скачками.

— Не то, что я — всегда несусь на всех парах, да? — усмехнулся Холленбах.

Маквейг постарался поддержать этот лёгкий тон:

— Вы, мистер президент, не в счёт. Такой энергии, как у вас, ни от кого нельзя требовать.

— Да, пожалуй, вы и правы. Ладно, Джим, шутки в сторону, на этот раз я хочу сделать правильный выбор! И не только потому, что ноябрь уже на носу, хотя, конечно, мне ни к чему человек, который испортит мой бюллетень. Поймите, что это в первую очередь важно для страны. С президентом может случиться всё что угодно, и вице-президент должен тогда оказаться способным взять на себя управление уверенно и без лишнего шума, так, чтобы в стране не начался правительственный кризис, подобный тому, который получился у Джонсона после смерти Кеннеди, если хотите!

Щёки президента покрыл яркий лихорадочный румянец. По необъяснимому закону неожиданного смещения времён и событий Маквейгу вдруг вспомнились далёкие дни его солдатской службы во Вьетнаме, походная перевязочная палатка и помешавшийся, дико жестикулирующий капрал, но видение исчезло так же стремительно, как и возникло, и Джим несказанно удивился, почему это он вдруг вспомнил об этом.

Холленбах между тем успокоился и улыбнулся Маквейгу:

— Что ж, пожалуй, хватит на сегодня. Уже пятый час, и пора на покой. О’Мэлли подождёт до среды. Послушайте, Джим, я уже отдал распоряжение, чтобы вам приготовили постель в коттедже для гостей. Утром вам спешить некуда, так что можете поспать подольше.

Но Маквейга вдруг охватило нестерпимое желание уехать во что бы то ни стало.

— Нет, я лучше поеду домой, мистер президент, если вы, конечно, не возражаете. Так что если вы дадите мне Лютера Смита, чтобы он…

— Понимаю, Джим, — сказал президент и положил ему руку на локоть. — Я лично думаю, что катить сейчас в Вашингтон бессмысленно, но ничего не поделаешь, хороших сенаторов заполучить теперь так трудно, что приходится их задабривать.

— Да нет, просто после такой необычной ночи мне сейчас всего нужнее моя собственная постель.

Холленбах молча кивнул и прошёл к телефону. Джим услышал, как он снял трубку и сказал:

— Вставайте, Смит. У нас тут есть один сумасшедший, который настаивает, чтобы его немедленно отвезли в Вашингтон.

Ещё несколько минут президент поболтал с Маквейгом о его семье и о своём собственном сыне — Марке-младшем — старшекурснике Йельского университета. Мальчишка, по словам президента, смышлёный, беда только, что все студенты в последнем семестре всегда немного распускаются. Ну, ничего, скоро он с ним увидится и хорошенько на него поднажмёт.