Александр Лонс - Лавка антиквара

Когда я заглянул в кабинет босса, там уже сидел один посетитель, вернее — посетительница. «Вся в слезах», как писали в романах про женщин и в пьесах девятнадцатого века. Шеф тоже выглядел не лучшим образом — весь какой-то усталый, недовольный, будто только что получил извещение о снятии с работы и возбуждении уголовного дела против себя любимого. Его обычно позитивное лицо как-то осунулось, уголки рта опустились вниз, и вообще босс казался бледным и подавленным. Постаревшим лет на десять. Посетительница была мне хорошо знакома — Сонечка Лесина — бывшая шефская секретарша, а ныне аспирантка давнишнего моего приятеля, Станислава Якина.

Пришлось извиниться, закрыть дверь и ждать. Прекрасная звукоизоляция позволяла только догадываться, что именно творилось в кабинете. Вика — тогдашняя сволочная секретарша шефа давно ушла, и в приемной я обретался один. Вообще-то секретарю не положено покидать рабочее место раньше начальника, но маленький ребенок при отсутствии мужа считался причиной уважительной, и босс входил в положение. Да и связываться не хотел.

Минут через несколько Сонечка вышла и быстро протопала мимо меня, куда-то в сторону женского туалета. На ходу она сморкалась в носовой платок.

Я понял так, что аудиенция завершена, и можно входить. Приоткрыл дверь, просунул голову в образовавшийся промежуток и предупредительно спросил:

— Разрешите, Александр Викторович?

Шеф как-то неопределенно мотнул головой. Его реакцию можно было расценить по-всякому, и как отрицательную, и как вполне положительную. Выбрав для себя последний вариант, я молча кивнул и вошел. По моему глубокому разумению, с шефом надо разговаривать проще, как с уважаемым коллегой по работе. Именно как со старшим коллегой, а не как с небожителем. Да, не всем начальникам такой стиль общения нравится. С определенной категорией руководства подобное не проходит вообще. Некоторые шефы, заняв начальственное кресло, начинают скоропостижно «бронзоветь», неоправданно приписывают себе разные вымышленные заслуги и сами уже умудряются верить в собственную значимость. Очень скоро они окружают себя подхалимами, какими-то мелкими фирмами с невнятной сферой деятельности, вешают в служебном кабинете портреты первых лиц государства на фоне флага и покупают престижные внезарплатные автомобили. Сразу же вспоминается красивое слово — «коррупция». С таким начальником работать сложно и опасно. Доверительных разговоров с ним нельзя вести по определению, разговорным языком контактировать не получается, а самый лучший способ общения — дистанционный. Докладные и служебные записки через секретаря с обязательной регистрацией документа и оставлением у себя копии. Или — беседы через какого-нибудь доверенного посредника.

Александр Викторович Асмикин — мой непосредственный начальник, «А.В.А.» вернее — «Ава», как его все называли за глаза, был, в общем-то, мужик неплохой. Беседовал я с ним обычно напрямую, без бумажек и посредников. Внешне вполне демократичный, корректный, дружелюбный, он всегда здоровался за руку и ритуально спрашивал, как дела. Около тридцати лет, а уже руководитель учреждения. Чтобы вывести его из себя, надо было уж очень постараться или обратиться в неудачно выбранное время. Все мы живые люди, и у всякого случаются моменты негативной раздражительности. К чести шефа стоит отметить, что такие черные полосы жизни он тщательно маскировал и почти всегда носил маску приветливого дружелюбия. Впрочем, если что-то ему срочно надобилось, то он не обращал особого внимания на чувства подчиненного, и мог выдернуть его даже с больничной койки.

— Говорят, собираетесь увольняться, — скучным голосом спросил шеф, глядя куда-то мимо моего лица. — Уже и место себе подыскали?

Начало не предвещало ничего хорошего. Если Ава избегал прямых взглядов, разговор предстоял тяжелый и непростой для собеседника.

— Кто говорит? — удивился я.

— Люди… Народ говорит, — продолжал в неопределенную пустоту босс. — Слухами, сами понимаете, земля полнится.

— Слухи, Александр Викторович, они и есть слухи. Кто-то меня очень не любит, вот и внедряет неверную мысль в общественное сознание. И вас вот в заблуждение ввели. А если о чем-то долго говорить, то потом этот слух приобретает материальное воплощение. Иногда делается реальностью.

— Я бы этого сейчас не хотел… — по-прежнему в пространство сказал шеф. — Чтобы сделалось реальностью. Когда вы болеете или уходите в отпуск, наш институт начинает лихорадить.

Сегодня Ава был какой-то заторможенный, будто послестрессовый, часто замолкал, но разговор вел — видимо беседа наша была для него неотложна и всё-таки важна.

— Александр Викторович, не беспокойтесь ради бога. Никуда уходить не собираюсь, — как можно более убедительным тоном заверил я начальника. — Если, конечно, сами не выгоните. Но даже если уйду. Что с того? Ничего ж страшного не случится, система восстановит себя.

— Вы это о чем?

— Ну, как. Всякая бюрократически организованная структура типа нашей организации, имеет способность к самовосстановлению и к самосохранению, живет по своим внутренним правилам. Одним из таких принципов является способность к регенерации и самостабилизации. Это что-то типа закона природы. Конечно, такую систему можно убить мощным воздействием извне, но то должен быть сильный направленный удар: правительственное распоряжение, рейдерский захват, переделка структуры ведомства и что-то не менее сильное. Форс-мажор. Если же с организацией случится нечто обыденное, например, кто-то, какой-нибудь составной элемент в лице сотрудника выбыл, то система потом самовосстановится. Сначала на месте этого выпавшего структурного элемента образуется дырка. Какой-то период будет ощущаться некое количество проблем и трудностей, но через непродолжительное время дырка схлопнется, повреждение затянется, и структура восстановит себя. В качестве примера. Вот, допустим, я сейчас напишу заявление об уходе и уволюсь по собственному желанию. Или совсем сократят мою должность. Или уйду в отпуск с последующим увольнением. В общем, через пару недель меня тут не будет. Первый момент вам станет трудно. Возникнут неудобства, сбои и заминки в работе. Но потом вы отыщете замену тем или иным моим функциям, мои обязанности перераспределят по разным людям, и организация заработает, как ни в чем не бывало. Иное дело, что подобная система способна к долговременным, хроническим и в результате смертельным для себя болезням, но это уже совсем другое дело.

— Любопытный анализ, но сейчас хотелось бы поговорить о более конкретных вещах. Как вы знаете, по программе «Профилактика коллективных социальных расстройств» мы получили некую сумму. Средства уже поступили, и потратить их надо до конца текущего года, вернее — до двадцать девятого декабря. Мы не обязаны, конечно, просто в новом году денежки для нас пропадут — такова уж особенность бюджетного финансирования в нашей стране. А если деньги потеряем, то следующего гранта нам не дадут, это к бабке не ходи. Поэтому, приступайте уже сегодня. В крайнем случае — завтра.