Александр Лонс - Арт-Кафе

Ржавая дверь внезапно открылась, и оттуда возник какой-то загорелый малый без рубахи, но в линялых до белизны джинсовых шортах. В руке он держал мощный фонарь с рассеянным лучом, которым светил себе под ноги. Я вздрогнул. Парень был высок, широкоплеч, с загорелой и обветренной физиономией. Кое-как подстриженные короткие волосы никак не ассоциировались со словом «прическа»: они торчали в разные стороны и беспорядочно шевелились на ветру. Русая борода закрывала почти половину веселого лица, на котором иронично поблескивали прищуренные голубые глаза — частое сочетание для уроженцев северной Европы. На волосатой груди, на тонкой цепочке, висело какое-то мелкое изделие из серого металла. На ногах парень носил нечто похожее на парусиновые кеды с высокими голенищами и плотной шнуровкой.

— Хай! Ду ю спик инглиш? — неуверенно выдавил из себя я, придав голосу вопросительное звучание. Мне вдруг стало как-то не по себе и жутко стыдно за паршивое произношение. Страх не страх, но какой-то спазм перехватил горло.

— А ты что, русский что ли? — вдруг по-русски спросил мужик, еще более повеселев лицом. — Тогда будем спик рашен. Привет!

— Да, а ты? — обалдел я. — Тоже русский?

Только сейчас до меня дошло, что мужик видимо мне ровесник.

— Можно считать, тоже. Наполовину украинец, наполовину белорус. Ну, привет земляк! Давно живой русской речи не слышал! Только по Скайпу. Тебя как звать-то?

— Александром. — Мне сразу же стало ясно, что с этим парнем можно говорить «на ты» и без особых церемоний и этикетов. — А тебя?

— Иваном меня зовут, так что будем знакомы.

— Вообще-то, что происходит? — поспешно спросил я. — Мы где?

— Хороший, знаешь ли, вопрос. Вроде как на Земле, если сомневаешься. Это наиболее крупный маяк на данных широтах и один из самых больших в Южных Морях, — радостно рассказывал мне Иван. Похоже, он действительно сильно соскучился по живому общению. — Административно принадлежит Австралии, одно время был спорным с Новой Зеландией, но австралийцы победили... Слушай, давай спустимся к морю? Там есть отличное место на камнях — как раз для длинных разговоров.

— Да… понимаешь… — я показал на свою веревку, остаток мотка которой все еще держал в руке.

— А, это! Ты брось, твой путь уже закрылся, и веревка перерезана. Проверь!

Я дернул за веревку, и она легко подалась. Я автоматически намотал ее на клубок. Самый конец веревки действительно выглядел как отрезанный чем-то острым и точным.

— Вот видишь, — тихо сказал Иван. — Пути уже нет. Хочешь — убедись сам.

Я убедился. Обошел маяк по кольцевому балкону и снова вернулся к Ивану, но уже с другой стороны. Никаких следов моей двери не обнаружилось — одни только бетонные стены.

— Ну, вот, — удовлетворенно кивнул Иван. — Успокоился? Ты, земляк, вообще-то откуда будешь?

— Из Москвы, — почему-то извиняющимся тоном сказал я.

— А я из Питера. Пошли, поговорим. Все равно я обязан ввести тебя в курс дела.

Мы прошли в темноту за железной дверью. Там оказалась стальная винтовая лестница, гулко звучавшая под нашими шагами. Иван, светя фонариком, вывел меня наружу. Потом по какой-то едва заметной тропке осторожно провел к берегу: тропинка терялась среди жестких колючих зарослей цеплявших меня за штаны. Через пару минут мы вышли к морю. Небольшие крабы с разными по размеру клешнями что-то делали среди выброшенного на берег морского мусора, а некоторые из них застыли в угрожающих позах. В полосе света, у самых моих ног, оказался краб с огромной правой клешней и малюсенькой левой. При нашем проявлении краб привстал и поднял вверх большую раскрытую клешню, видимо надеясь вспугнуть меня. О гранитные глыбы шумно разбивались спокойные волны, и даже тьма здесь казалась не такой густой.

— Прошу садиться!

Иван осветил два огромных камня, что образовывали некое отдаленное подобие дивана. Когда стало понятно, что мы обосновались тут всерьез и надолго, разнорукие крабы дружно куда-то убежали. Пахло морем и солеными брызгами, хотелось расслабиться и ни о чем не думать. Таящая ночь казалась теплой и приятной. Чужие звезды еще сияли на светлеющем небе, и неожиданно для себя я узнал Южный Крест.

— Итак, — начал Иван голосом профессионального экскурсовода, — место сие называется островом Раскаяния. Кораллы тут уже не растут — холодно для них. Нефти нет, и ничего такого тоже нет, поэтому никто не живет. Да и земли мало — где тут жить? Высота маяка — семьдесят метров над уровнем воды в прилив. Построен еще в середине девятнадцатого века, и его задачей было помогать судам не натыкаться на остров и на рифы вокруг него. Предшественник мне рассказывал, что в особо ясные дни видно, как вдалеке проходят суда. Сам-то я только один раз видел какую-то яхту, я вообще редко на океан смотрю, времени нет. От гула волн, вначале по телу даже мурашки бежали, становилось жутко и тоскливо. Но это — временно, быстро привыкнешь. Береговая линия острова постоянно размывается и, если ничего не делать, то обрушивается в океан со скоростью почти метр в год.

— А этот маяк, он хоть крепко держится? — обалдело спросил я. Мне никак не удавалось отойти от шока, и говорил я как-то автоматически, не задумываясь. — В море не свалится?

— Сейчас уже нет, не свалится. Укреплен такими же гранитными глыбами. — Иван шлепнул рукой по камню, на котором сидел. — Вот. Раньше-то он далеко от берега стоял, а теперь почти у самой воды оказался… тает островок. Скоро один маяк и останется, и если его закроют, как большинство, то постепенно разрушится и волны размоют его развалины. Маяки уже практически никому тут не нужны — теперь же везде спутниковая навигация, радары и прочая умная техника. Этот тоже давно бы уж бросили, если б не международный проект «Save Lighthouses», в России его называют — «Спасение маяков». Кстати, о спасении. Когда постепенно начали укрепление береговой линии, то каждое лето привозили свежую партию гранитных глыб. Еще остался небольшой кусочек, и теперь ты их принимать будешь. Скала-то только на вид крепкая, а на самом деле — трухлявая, и волны размывают ее. Особенно после штормов заметно. Вот настанет зима, подует с юга, сам убедишься.

— Так что, значит, я тут надолго?

— А ты думал? Год, самое меньшее. Если кого-то удастся заманить раньше — то считай, что тебе крупно повезло. Твое счастье. А нет — так нет. Говорят, что примерно год ловушка отдыхает, и никто не попадается. А потом — снова открывается и начинает активно действовать, хотя — всякое случается. Работает она просто: звенит звонок, и это означает, что переход открылся, и пора встречать гостя. Откуда-то я всегда знал, кто ко мне пожаловал. Если пришелец был еще не готов или явно не подходил, то я просто его игнорировал. Я тихо сидел и ждал — что будет? Если он застревал тут, дурел от неожиданности и не мог вернуться сам, приходилось появляться и помогать. Если уходил, то и ладно — я вообще не показывался. Моим предшественником был американец из Техаса — я практически не понимал, что он говорит. Объяснились кое-как, почти на пальцах. Он ушел, а я остался. Уже два года и три месяца. Восемьсот двадцать два дня. Майкл, ну, предшественник мой, тут почти три года просидел. А его предшественник, вроде бы меньше года, тут не угадаешь. Майкл меня-то не сразу поймал. Ему первоначально какие-то бабы все попадались. Он бы может и рад женщину у себя оставить, хоть бы временно — совсем мужик озверел от одиночества, но невозможно это, запрет. Да не только бабы — и мужики в истерику почему-то сразу впадали, начинали орать, с ума сходить. Один шибко религиозным оказался, второй просто психанул. А согласие необходимо.