Взрывные дела Твайлы и Фрэнка - Меган Баннен

и тот каким-то маловероятным образом начал работать. Сказанное дочери казалось столь же неизящным, но это нужно было сказать, чтобы успокоить разум, и теперь ей стало лучше.

Аккуратно сложенная футболка Фрэнка ждала ее в изножье кровати. Так похоже на Фрэнка – позаботиться о том, в чем Твайла нуждалась. Она даже сама не понимала, чего хочет, пока за это не брался Фрэнк. Она взяла футболку и пощупала мягкий ношеный хлопок, а потом, не успев задуматься, поднесла к носу и вдохнула знакомый запах.

«Это стиральный порошок», – напомнила себе Твайла. Но все-таки это еще был запах, общий для них с Фрэнком, символ их дружбы и всего тепла и привязанности, которые в ней заключались.

Раздевшись до белья, Твайла натянула футболку, наслаждаясь мягкостью ткани. Будь она женщиной маленькой и хрупкой, одежда висела бы на ней парусом. Но Твайла была среднего роста, а с годами раздалась, так что футболка Фрэнка обняла ее грудь и попу и опустилась до середины бледных бедер.

Твайла оглядела себя – то тело, которое больше полувека хранило ее на земле, которое выносило троих детей и привело их в мир, которое всю ее жизнь усердно работало и которое сражалось с восставшими мертвецами бок о бок с Фрэнком Эллисом.

Сегодня на Фрэнке она увидела точно такую же футболку, но на нем она сидела совсем иначе. Он был весьма подтянут, когда они впервые встретились – когда он был всего лишь мужем Коры. Сейчас он остался таким же сильным, но стал мягче. Твайле снова захотелось ощутить под пальцами белый хлопок его футболки – как в ту ночь, когда они поцеловались. Хотелось вести ладонями от плеч по груди к животу. Понравилось бы ему? Было бы приятно?

Да, она полагала, что ему бы понравилось. Конечно. Он, в конце концов, мужчина, а, по ее скудному опыту, завести мужчину было как нечего делать. Даг лапал ее каждый раз, стоило ей наклониться с веником и совком, и она была готова убить его за эту привычку.

А Фрэнку когда-нибудь хотелось вот так коснуться ее? Ну, не с веником и совком, а вообще?

На нее нахлынули воспоминания о том поцелуе. Как Фрэнк обнимал ее, как целовал, как пробовал на вкус ее кожу.

Так что да, очевидно, на каком-то уровне он хотел ее. А теперь она сражалась с тем, что тоже его хотела. Но дело было серьезнее, чем просто физическое желание. Ограничься дело этим, и Твайла забралась бы в палатку к Пероу, а Фрэнк поддался бы на обольстительную выпечку Лиз Бримсби.

Но беда в том, что с Фрэнком полумер не было. От Пероу Твайла могла уйти. От Фрэнка – нет. Они могли быть или друзьями, или любовниками – с Любовью с большой буквы, с преданностью и прочим. А Твайла меньше всего на свете хотела посвящать себя другому мужчине, пусть даже такому замечательному, как Фрэнк.

Только вот…

Разве не было между ними любви? И преданности? Разве не доказали они сотню раз, что прикроют друг друга от арбалетного болта собственным телом? Разве не помогали друг другу снова и снова в любых жизненных трудностях, малых и больших?

Разве они уже не пересекли эту черту?

Да, вообще-то пересекли, так в чем смысл пытаться вернуться?

Конечно, Твайла понятия не имела, насколько сильно хочет ее Фрэнк, зато знала, как сильно хочет его. И было бы ложью притворяться, что это не так. Можно ли врать лучшему другу?

Видит Мертвое Море, Твайла хотела его, и теперь, пусть и не ждала от других многого с церемонии обмена ключами с Дагом Баннекером, подумала, что, может быть, один разок стоит попросить об этом?

Она открыла незапертую дверь и прошла по узкому коридору к спальне Фрэнка. Он читал в кровати при свете лампы на тумбочке. На нем были очки для чтения в черной оправе полумесяцем, и при виде этих очков у Твайлы защемило в груди от переполняющих чувств.

Он взглянул на нее поверх этих своих прекрасных секси-очков.

– Все в порядке?

Твайла помялась в дверях, не зная, как ответить на самый простой вопрос.

– Не знаю.

– Хочешь поговорить?

– Нет. Можно посидеть с тобой? – Она робко шагнула вперед и похлопала по матрасу у его ног под одеялом.

– Конечно.

Она забралась на кровать с ногами лицом к Фрэнку.

– Не хочу перечить, но выглядит так, будто тебе хочется поговорить, – сказал он.

Они и раньше оказывались ночью так близко – на койках в казарме, но Твайла обычно не входила к Фрэнку в спальню. А теперь они были в одной кровати, и становилось жарче, чем в сауне.

– Той ночью после свадьбы… – начала она.

Фрэнк закрыл книгу.

– Когда-нибудь нам перестанет быть неловко.

– Ты не понимаешь. Это был лучший секс в моей жизни, а мы даже не трахались.

Вот. Сказала. Запустила эту истину, как камень с холма – прилетит куда прилетит. Но это был тот самый камень, который лежал у нее на душе, и было приятно скинуть эту кошмарную тяжесть.

Фрэнк отложил книгу на тумбочку. Снял очки и опустил на книжку. Оставшись без вариантов, куда деть руки, заговорил, не поднимая глаз:

– Не то чтобы совсем не трахались.

Чем дальше они заходили в эту беседу, тем сильнее Твайла чувствовала, что им нужно было это обсудить.

– Мне пятьдесят три, и я никогда не чувствовала себя так. Никогда не было так хорошо.

Фрэнк не сводил глаз со своих рук на покрывале, но слушал и обдумывал услышанное. Пока он не отверг ее прямо, так что она набралась смелости произнести намеченное:

– Я всю взрослую жизнь заботилась о чужих нуждах, а на себя каждый день забивала. А если чего-то и хочу, чувствую себя эгоисткой, так что решаю обойтись. А вот сейчас я хочу тебя. Я хочу чего-то в первый раз в жизни – и я прошу этого.

Фрэнк впился пальцами в свои укрытые ноги.

– Хочешь, чтобы я занялся с тобой любовью?

– Да. – Твайлу накрыло волной опасений, и паника вырвалась наружу, не дав Фрэнку и слова вставить. – Уф, что ж я творю? Ладно! Отлично! Да, этого я и хочу! – Она хлопала ладонями по одеялу на каждом «да», «ладно» и «отлично».

Фрэнк лишился дара речи. Он не отрывал взгляда от рук.

– Но только если ты сам хочешь, разумеется, – не унималась она, ошалев от собственной отваги. – Не стану же я тебя заставлять.

Фрэнк сдавленно, рвано вздохнул.

– Женщина, я бы не смог отказать тебе, даже если б попробовал. А я даже пробовать не стану.

Он наконец поднял на нее глаза, полные горячего честного жара,