Флетчер Нибел - Ночь в Кэмп Дэвиде

— Я пригласил вас сюда потому, джентльмены, что меня крайне тревожит состояние рассудка нашего доброго друга Джима Маквейга.

Он коротко рассказал Грискому и Бразерсу о встрече, состоявшейся в Сен-Леонард Крик.

— Я убеждён, джентльмены, — сказал он в заключение, — что обвинения, выдвинутые Маквейгом против президента Холленбаха, совершенно абсурдны. Мне кажется, что Маквейга необходимо срочно отправить к психиатру, и чем скорее, тем лучше. Признаюсь, что я сам оказался весьма медлителен и ничего не предпринял в этом отношении сразу, ещё на прошлой неделе. Но наш разговор с мистером Донованом представил мне всё в новом свете. Что вы обо всём этом думаете, Поль?

Гриском погрузился в мрачное раздумье, отчего стал похож на сонную ящерицу, снял пенсне и стал старательно полировать его полой рубашки.

— Сказать по правде, Ник, мне и в голову не приходило, что Маквейг имел тогда в виду президента. Я просто полагал, что он рассказывает мне о самом себе, притворившись, что его заботит состояние какого-то другого сенатора. Конечно, позднее визит агента Секретной службы показался мне весьма странным. И всё-таки я не догадался помножить два на два и посмотреть, что из этого получится, — весьма обычная вещь в этом городе, но совершенно непростительное упущение для человека, уже сорок лет занимающегося юридической практикой. Неужели Джим действительно обвиняет президента в умственной неполноценности?

— Именно. — Тон Никольсона был резкий, возмущённый. — Явный абсурд.

— Странное, очень странное обвинение со стороны Маквейга. Совершенно не понимаю, чем это вызвано…

— Послушайте, Поль, — сказал Донован, — будучи другом семьи президента, вы с ним видитесь чаще нас всех. Скажите, приходилось вам замечать в его поведении что-нибудь болезненное?

— Никогда. Наоборот, от него так и пышет энергией. Я только вчера был у него по одному делу и могу сказать, что никогда не видел президента, более способного разобраться в обстановке. Конечно, он кипит и бурлит больше любого из нас, но ведь он всю жизнь был таким!

— Я к этому могу прибавить только, что он разговаривает по телефону так энергично, что у меня потом целый день звенит в ухе. Он такой же, как всегда, полон огня и новых идей.

Донован перевёл взгляд на Бразерса, чьё обычно невыразительное, бесстрастное лицо всё больше хмурилось по ходу разговора.

— А что вы нам скажете, шеф? Приходилось вам или вашим сотрудникам замечать в действиях президента что-либо ненормальное за последнее время?

— Нет, ничего подобного я не замечал. Но я бы очень хотел иметь возможность сказать то же самое про сенатора Маквейга! Он меня беспокоит чёрт знает как.

— А что это за история насчёт того, что вы якобы установили слежку за Маквейгом? — спросил Никольсон.

Бразерс болезненно поморщился. Вот оно, началось! Подумать, что он всё-таки завяз по уши в этом сомнительном деле младшего сенатора из Айовы! Испорчены последние месяцы перед пенсией!

Бразерс заискивающе посмотрел на присутствовавших:

— Нам всегда дьявольски неприятно устанавливать слежку за официальными лицами. Но в случае с сенатором Маквейгом у нас не оставалось выбора. Началось с того, что к нам поступили сведения, что помощник Маквейга задавал странные вопросы о годах юности президента. Потом Маквейг солгал моему агенту Лютеру Смиту. Затем в его домашнем кабинете мы нашли целый ящик хирургических ножей!..

Удивлению Грискома, казалось, не было границ:

— Ножей???

— Вот именно, ножей, сэр. — И Бразерс рассказал о том, как три недели тому назад в одно из воскресений Лютер Смит обнаружил в доме Маквейга коллекцию хирургических скальпелей.

— А в довершение всего этот его совершенно необъяснимый отказ баллотироваться в вице-президенты! И странное утверждение, что он пишет о президенте книгу, хотя не имеется ни малейших доказательств, что он действительно этим занимается. Поймите, джентльмены, я не имею права рисковать в этом деле! В конце концов, охранять особу президента — моя работа и святая обязанность!

Последние слова он сказал вызывающим тоном, так как утаил от собеседников, что слежка за Маквейгом была установлена больше из страха, что Холленбах может узнать о расспросах Маквейга и потребовать от Службы объяснений. Долгий опыт работы в бюрократических джунглях Вашингтона научил его, что иногда мудрее промолчать, чем сказать слишком много.

— Я думаю, что нам следует позаботиться о Маквейге и показать его психиатру, — сказал Никольсон. — Не могу понять, что с ним такое, но он определённо хочет причинить ущерб президенту Холленбаху, возможно, только политически, но кто может поручиться, что не физически? Мы должны поместить Джима в больницу, где ему может быть обеспечена помощь квалифицированного психиатра.

— Чертовски не правится мне вся эта история, джентльмены! — воскликнул Донован. — Запрятать в психиатрическую больницу сенатора Соединённых Штатов, это вам не шутка!

Никольсон мрачно кивнул, и на минуту в приёмной воцарилось молчание.

— Согласен, дело это не шуточное, — сказал Гриском.

— Но тем не менее возможное.

— Что же вы предлагаете? — Всем своим видом Донован выражал недоверие.

— Вообще говоря, — сказал Бразерс, — предварительное задержание не представляет для нас особой проблемы, при условии, что человека задерживают где-нибудь в публичном месте. Для этого не требуется ордера на арест, как в случае, когда приходится арестовывать человека на дому. Если у нас имеются подозрения, что жизни президента угрожает опасность, то мы можем взять подозреваемого прямо на улице. Бывает, что мы доставляем таких в больницу общего типа и поручаем их там заботам штатных психиатров. Потом в течение сорока восьми часов мы должны предъявить ордер на арест и на медицинское освидетельствование. Подозреваемого обследует комиссия из председателя и двух штатных психиатров. Если они приходят к заключению, что рассудок задержанного повреждён, они в течение двадцати пяти дней обязаны поставить об этом в известность окружной суд. Вот приблизительно и вся процедура.

— Но ведь членов Конгресса ваша процедура не касается! — возразил Донован. — Насколько я припоминаю, в Конституции совершенно определённо сказано о неприкосновенности их личности.

Гриском покачал головой:

— Они не могут быть арестованы только во время сессии, либо когда направляются на заседание Конгресса или покидают его. Но не в случаях государственной измены, уголовных преступлений и нарушений общественного спокойствия, — так, кажется, там говорится. Такая формулировка значительно сужает условия их неприкосновенности. В нашем случае вопрос, конечно, упирается в то, расценивать ли задержку сенатора США и препровождение его к психиатру как арест в конституционном значении. Мне кажется, что нет. А что думаете вы, Бразерс?