Джим Батчер - Лики смерти

И все. Ничего у меня больше не осталось от родителей. Ну, до меня доходили кое-какие слухи, что моя мать общалась с разной не самой приятной публикой. Ничего конкретного – так, случайные реплики. Один демон сообщил мне, что родители мои были убиты, и та же самая тварюга намекнула еще на то, что у меня имеются родственники. Помнится, я отмахнулся тогда от этой темы, решив, что демон грязно врет.

Впрочем, с учетом того, что Никодимус и Шонзи служили по одному ведомству, мне, возможно, не стоило доверять и динарианцу. Он вполне мог и сочинять. Запросто мог.

А если нет?

«Заставь его говорить дальше, – решил я. – Выуди из него побольше информации». Терять мне, похоже, было не особо много чего, а как справедливо сказано, знание – сила. Может, и удастся обнаружить какую-нибудь зацепку...

Никодимус чиркнул спичкой, раскурил трубку и выпустил несколько клубов дыма, с легкой усмешкой поглядывая на мое лицо. Черт, он видел меня насквозь. Я старался не встречаться с ним взглядом.

– Гарри... Вы позволите называть вас Гарри?

– А что изменится, если я скажу «нет»?

– Это просто больше расскажет мне о вас, – сказал он. – Мне бы хотелось с вами познакомиться – и я всегда предпочитаю обойтись без услуг дантиста, если есть возможность избежать этого.

Я злобно косился на него, дрожа под ледяной водой. В голове продолжал стучать кузнечный молот; боль от веревок унималась от холода.

– Кстати, позвольте спросить: к какому гребаному дантисту вы ходите? Ортодоксу де Саду? Или доктору Менгеле? А?

Никодимус пыхнул трубкой и с любопытством посмотрел на мои веревки. Вошел еще один человек с непроницаемым лицом – постарше первых двух, с густой седой шевелюрой. Он толкал перед собой сервировочную тележку. Приблизившись, он разложил маленький столик и поставил так, чтобы на него не летели брызги. Никодимус повертел трубку в пальцах.

– Дрезден, вы позволите быть с вами откровенным?

Я предположил, что в тележке разложены всякие блестящие инструменты, имеющие целью запугать меня.

– Откровенным – так откровенным. Полагаю, мне это безразлично.

Никодимус покосился на слугу, поставившего вокруг столика три складных стула, потом накрывшего столик белой скатертью.

– Видите ли, вы ведь сталкивались уже со многими весьма опасными созданиями. Однако в большинстве своем все они были изрядными идиотами. Я по мере сил стараюсь избегать этого... собственно, именно поэтому вы связаны и стоите под водой.

– Вы меня боитесь, – сказал я.

– Ба, да вы ведь уничтожили троих опасных чернокнижников, нобля вампирской Коллегии и даже одну из королев фейри. Они недооценили вас, а также ваших союзников. Я – нет. Полагаю, вы можете расценивать ваше нынешнее положение как комплимент.

– Угу, – буркнул я, моргая, чтобы убрать ледяную воду из глаз. – Вы чертовски добры.

Никодимус улыбнулся. Слуга открыл тележку, и в ней обнаружилось нечто куда более дьявольское, нежели старые добрые пыточные инструменты. Там был завтрак. Старый слуга принялся накрывать на стол. Картофельные котлеты. Какой-то сыр. Печенье, ветчина, колбаса, оладьи, тосты, фрукты. И – Господи! – кофе. Горячий кофе. Запах апперкотом врезал мне по желудку, и тот – как он ни замерз – задергался у меня внутри, прикидывая, как бы вырваться на волю и урвать хоть немного еды.

Никодимус сел, и слуга налил ему кофе. Наверное, наливать кофе самостоятельно было ниже его достоинства.

– Я ведь пытался удержать вас подальше от этой истории.

– Угу. Очень мило с вашей стороны. Не вы ли отредактировали то пророчество, о котором говорила мне Ульшаравас?

– Вы и не представляете себе, как это трудно – поймать посланца Небес в западню.

– Ну-ну, – кивнул я. – И зачем вам все эти хлопоты?

Никодимус не снизошел даже до того, чтобы плеснуть себе в кофе сливок, сахара... Ложка звякнула о блюдце.

– У меня сохранились приятные воспоминания о вашей матери. Мне не слишком сложно было сделать это. Так что почему бы и нет?

– Вот уже второй раз вы упоминаете мою мать, – заметил я.

– Да. Я уважал ее. Что вообще-то для меня в высшей степени нехарактерно.

– Так уважали, что сцапали меня и притащили сюда? Ясно.

Никодимус помахал рукой.

– Так вышло. Мне необходим некто, обладающий некоей метафорической массой. Вы вмешиваетесь в мои дела, вы не лишены способностей, и вы вполне соответствуете рецепту.

Рецепту?

– Какому еще рецепту?

Он отхлебнул кофе и блаженно зажмурился. Ублюдок.

– Насколько я понимаю, мы переходим к той части разговора, в которой я открываю вам свои планы?

– Можно подумать, вы что-то можете потерять.

– И уж наверняка вы ожидаете, что я открою вам при этом и свои слабые места. Я уязвлен таким отсутствием уважения ко мне как к профессионалу.

Я стиснул зубы.

– Трус.

Он поддел вилкой кусок ветчины и задумчиво пожевал.

– Вам достаточно знать, что произойдет одно из двух.

– Нет, правда? – Мастер остроумного ответа – вот он я.

– Разумеется. Или вас освободят, и вы разделите со мной этот скромный завтрак... – Он взял со стола слегка изогнутый, острый на вид нож. – Или я перережу вам горло, как только покончу с трапезой.

Он произнес это достаточно жутко – без всяких мелодраматических штучек. Как нечто само собой разумеющееся. Так обычно говорят о том, что вынесут после завтрака мусор.

– Старый добрый ультиматум: «С нами или в могиле», – буркнул я. – Ха, сколько раз я его слышал, а он все не выходит из моды.

– Боюсь, вся ваша биография свидетельствует, что вы слишком опасны, чтобы оставлять вас в живых, – а мне нельзя выбиваться из графика, – сказал Никодимус.

График? Значит, времени у него не так уж и много.

– Знаете, так я становлюсь очень несговорчивым. Не принимайте это как личное оскорбление.

– Ни за что, – заверил он меня. – Это нелегко для нас обоих. Я бы испробовал на вас разные психологические приемы, но, боюсь, я не в курсе последних достижений в этой области. – Он взял с блюдца тост и намазал маслом. – Хотя, с другой стороны, не так много психологов умеют править колесницами... в общем, я не ощущаю себя совсем уж ущербным.

Дверь снова отворилась, пропуская в помещение молодую женщину. У нее были длинные, спутанные со сна волосы, темные глаза и лицо слишком вытянутое, чтобы назвать его красивым. Красное шелковое кимоно она затянула поясом кое-как, так что при ходьбе оно то и дело распахивалось; белья под кимоно явно не было. Как я уже сказал, в Преисподней холодно.

Девушка зевнула и лениво потянулась, искоса поглядывая на меня.

– Доброе утро. – Говорила она с таким же странным, напоминающим британский акцентом.