Ирина Кайлес - Ключ для пешки

Ознакомительный фрагмент

— Будь уверен, ботаник, я тебя достану!

— Долго дотягиваться будешь. Подрасти сначала.

— Я тебя с такой грязью смешаю, не отмоешься.

— Я, Бочков, с такой грязью, как ты, не смешиваюсь. У меня ингредиенты другие.

Бочков презрительно усмехнулся и зашел в класс.

Федя больше не грузился по поводу Кости. Он знал: после недавней сцены Бочков еще долго его не тронет, просто потому, что сильно испугался в тот раз: его видел Олег. За драку могли исключить из лицея. Намного больше Литвинова волновало другое: новенькая нравилась ему так, как не нравилась еще никогда в жизни ни одна девушка. Было достаточно одного взгляда в ее сторону — и у юноши перехватывало дыхание, сердце начинало колотиться, как сумасшедшее. Стоило Рашевской просто появиться в поле зрения Феди, как он тут же становился рассеянным, неловким, у него неизменно что-нибудь падало. Один раз в столовке он десерт на себя опрокинул. Ян поначалу прикалывался, по-дружески, конечно, но потом понял, что это серьезный клинический случай, и перестал доставать Литвинова, которому было совсем не до шуток.

Ирина быстро стала центром внимания всего класса. Ослепительно красивая, неизменно уверенная в себе, она в то же время ни капли не походила на ярких, гламурных и наглых девиц, встречающихся в каждой школе. Напротив, более всего в ней привлекало какое-то тихое достоинство, можно даже сказать, аристократизм. И говорила она всегда так, что с ее мнением невозможно было не считаться. Девчонки с завистью присматривались к ней. У мужского состава она сразу же стала общим предметом воздыханий, чем вызвала глубочайшее неудовольствие прекрасной половины. За ее спиной шептались, обсуждали каждое слово и каждый шаг. В лицо же все общались очень мило и доброжелательно.

Главным претендентом на вакансию бой-френда Рашевской считал себя, конечно же, Бочков. Причем она явно ему симпатизировала, но держала пока на расстоянии. Как, впрочем, и всех остальных.

Федю страшно бесила популярность девушки. Она теперь словно стояла на пьедестале, дотянуться до которого простым смертным было не дано. Все попытки других парней подкатить к Рашевской вызывали у Литвинова взрывы мучительной ревности. И поскольку таких попыток больше всех предпринимал Бочков, ненависть Феди к нему возросла многократно.

Не передать, как Литвинову хотелось сделать первый шаг, однако даже просто подойти к Ирине и заговорить казалось юноше абсолютно нереальным. При одной только мысли об этом, волнение сразу зашкаливало за крайнюю критическую отметку и мозг погружался в глубокое состояние «off»[3]. К тому же, Федя искренне был уверен, что шансы его намного меньше нуля. Первые дни их знакомства были далеко не идеальными, и теперь Ирина вообще его не замечала, с неизменным равнодушием глядя сквозь него, как через оконное стекло.

В среду не было третьего урока: физичка заболела. Погода стояла великолепная — солнечная, безветренная… Федя с Яном убежали на набережную. Лед с реки еще не сошел, но солнце припекало уже совсем по-весеннему. Снег, сливаясь с горячими лучами в предсмертном экстазе, слепил глаза. Казалось, весной воздух стал совершенно другим, словно какой-то волшебник вплеснул в него неведомое вещество, некий гормон счастья.

Ребята долго просидели на скамейке, любуясь солнечными бликами на льду и болтая ни о чем. Время пролетело незаметно. Ян взглянул на часы и громко выругался: на биологию уже катастрофически опоздали. Друзья вскочили со скамейки, понеслись в школу со всех ног. Подбежав к дороге, они не успели на зеленый сигнал светофора: машины помчались потоком — пришлось ждать. Федя согнулся, задыхаясь. В боку сильно кололо. И тут он вскрикнул от неожиданности: чьи-то цепкие пальцы крепко схватили его за руку. Юноша дернулся, резко обернулся. Рядом с ним стояла старая цыганка. Пронзительные черные глаза застыли на ее уставшем лице, изборожденном глубокими морщинами. В них читался страх и нечто противоестественное, потустороннее, можно даже сказать, ненормальное.

— Пустите! — Федя растерялся.

— Подожди, — проскрипела цыганка. — Я скажу, и пойдешь дальше.

— Мне не надо ничего говорить, у меня денег нет! — невольно вырвалось. Мама однажды рассказывала Феде, как цыгане обманывают прохожих на улице, один раз она даже сама вот так попалась.

— Мне не нужны твои деньги, мальчик, не обманывай зря старую женщину.

Литвинов густо покраснел. Деньги у него, естественно, были. Ян удивленно наблюдал за происходящим, пока еще не встревая.

Феде стало не по себе. Эта старуха была какая-то особенная. В ней будто дышала древняя сила, притягивая и одновременно пугая своей необычностью. Костлявая темная рука, покрытая браслетами, продолжала крепко держать рукав Фединой куртки.

— Ты тот, кто должен выбрать, — сказала цыганка. — На этом пути, Федя, тебя ждут жестокие испытания. Но заклинаю тебя, сделай правильный выбор. Судьба моего народа полностью будет зависеть от этого выбора.

— Откуда вы знаете, как меня зовут? — Литвинов смотрел на старуху удивленно и испуганно.

Цыганка не ответила. Она долго сверлила юношу глазами, а потом произнесла:

— Когда свет померкнет, помни: свет всегда живет внутри тебя.

Старуха развернулась, отпустив Федину руку, и быстро пошла прочь. Федя с Яном переглянулись. Когда через миг они посмотрели в направлении, куда ушла старуха, улица была уже пуста.

— Что за хрень… — Литвинов ощущал себя крайне некомфортно.

— Да ладно, не грузись, сумасшедшая какая-то.

— Я не понял, что она хотела этим сказать?

— Может, ты президентом станешь? Что-то там про выборы было…

— Да каким, на фиг, президентом?! Она говорила про какой-то мой выбор!

— Да забудь ты! Пошли быстрее, биология уже началась!

Как раз снова загорелся зеленый, и друзья побежали в школу.

Через несколько дней Федя уже и не помнил об этом эпизоде. Солнце становилось все более ласковым. Таял снег, звенела капель, пели птицы… Учиться весной — какой идиот придумал подобную пытку? А ведь совсем не за горами конец учебного года, экзамены, а долгов и пересдач — выше крыши.

На очередной перемене Ян с Федей сидели на подоконнике и в спешке просматривали учебники, готовясь к контрольной по анатомии. Рашевская сидела недалеко на скамейке в окружении стайки девушек. К ней подошел Бочков.

— Ириш, пошли в кино после уроков.

— Извини, Костик, не могу. У меня другие планы.

— Ну а завтра?

— Завтра — видно будет.

— Ириш, я так до завтра не доживу. Ты хочешь моей смерти?

— Не болтай ерунду, Бочков. Я подумаю.