Площадка (СИ) - Третьяков Михаил

Ознакомительный фрагмент

Передо мной черный экран телефона и возможность увидеть, как давно она была в сети. Да, там есть ее фотография, и ее я тоже могу посмотреть. Здорово, что в разных мессенджерах у нее совершенно разные фотографии. И вот сейчас, с тоской от невозможности быть рядом с ней, в очередной раз захожу в мессенджер, чтобы увидеть хотя бы ее фотографию, чтобы ощутить ниточку существования близкого и родного человека и почувствовать снова, что я еще существую… Но фото не грузится, и программа не показывает, когда она в последний раз была в сети. Ниточка, связывающая нас, оборвана, и я оказываюсь один в пугающей черной пустоте. Мне никто не может помочь, моя функция утрачивает смысл. Антикодон с остервенелостью бьется о бесконечную цепь информационной молекулы, с ужасом осознавая, что ничего комплементарного больше нет…

Двигатель прогрелся, пора ехать. Выворачиваю автомобиль из гаража. В руках телефон, в котором ее почему-то больше нет, точнее есть, но нет ее изображения. Выскакиваю из машины, чтобы закрыть ворота. Телефон, словно бы подчиняясь непреложному закону неприятностей, падает в лужу. Я поднимаю его и выключаю. На сегодняшний день, судя по всему, я остался без связи.

На часах в автомобиле семь. Времена года и время стали какими-то условными понятиями, превратив все в нескончаемый дождливый (и оттого крайне печальный) день. Раньше мне нравился дождь, я любил слушать звук капель, любил спокойствие, которое возникало в воздухе, а сейчас все превратилось в бесконечный отрезок времени. Дни стали вязкими, тусклыми и безрадостными, а ночи настолько холодными и одинокими, что хотелось выть.

Мастерская по ремонту телефонов должна была открыться только после десяти, так что я успевал сделать две, а может быть, и три площадки по городу.

К десяти я успел уже выпить американо и съесть шаверму, что заметно улучшило мое настроение, омраченное вчерашним происшествием. Вместо предполагаемых двух площадок все же успел сделать три. Конечно, без Андрея процесс шел медленно, но я нашел выход из ситуации. Полученные данные я надиктовывал на диктофон, который купил когда-то именно для таких случаев.

Телефон пообещали реанимировать к вечеру, а я поехал по остальным площадкам. Время, когда ты занят, тянется незаметно. Площадки разбросаны по всему городу, но, благодаря тому что сегодня суббота, пробок на дорогах не было, и я достаточно быстро менял локации. К пяти получилось объехать только двенадцать, но это было даже больше, чем я предполагал.

Я расплатился с мастером. Сел в машину и включил телефон. На меня обрушился водопад непринятых звонков, сообщений в различных мессенджерах, как будто бы люди думали, что если я не беру телефон, то, возможно, отвечу по другому каналу, также привязанному к аппарату.

Звонил Андрей — три непринятых вызова — звонила Ольга, жена Андрея, семь — ненамного опередил жену друга шеф. Передо мной встала дилемма, кому перезвонить. Шеф, несмотря на все его недостатки, — а у кого их нет? — никогда не звонит после работы или в выходные, если только это не что-то экстраординарное. В то же время Ольга вообще никогда мне не звонила, хотя ее номер и был записан в моей телефонной книге. Можно было бы углубиться в воспоминания о том, почему так получилось, но это совсем другая история, о которой, может быть, я когда-нибудь и расскажу.

Я набрал Ольгу, и, как почему-то всегда бывает в таких вот случаях, она не ответила. Но не успел я нажать на кнопку завершения звонка, как телефон ожил.

— Андрей в больнице. Он мне все рассказал, — срывающимся голосом, в котором явно чувствовалась паника, сообщила Оля.

— Оля, успокойтесь. Что именно рассказал Андрей?

— Он рассказал, что попал под дождь. Почему попал он, а не вы? Все из-за вас! А теперь он в больнице.

Я понял, что что-то случилось. Что-то, отчего правда в виде попадания под дождь оказалась меньшим злом.

— Что случилось с Андреем? Расскажите по порядку.

— Утром он проснулся как обычно. Сказал мне, что сегодня никуда не поедет, потому что хочет побыть со мной. А к обеду началось: тошнота, рвота, диарея, боль вверху живота. Потом его вроде отпустило, но через полчаса кожа стала сине-черного цвета. Я предложила вызвать скорую, но он отказался и начал звонить вам, но вы были недоступны. Потом он зачем-то полез в интернет. А потом… потом началась рвота с кровью, и тогда он сказал мне, что вчера попал под сильный дождь без защитной одежды и надо вызывать скорую, а затем потерял сознание.

Последние слова она произнесла так тихо, что я еле расслышал их, а затем начала всхлипывать.

Если Андрей решил сказать, что он попал под дождь, значит, понял, что произошло. Симптомы, видимо, подходили под какой-то другой диагноз, и он смог его самостоятельно диагностировать — а раз смог он, значит, смогу и я.

Что, кроме дождя, могло вызвать такие признаки, ведь ничего другого не было? Да нет же, было: он ведь упал в пруд-отстойник. Значит, у него могло быть отравление. А чего больше всего в водах отстойника, как не железа? Значит, он понял, что у него симптомы не от попадания под дождь. Да и откуда было взяться таким симптомам — ведь все трансформации поведения проходили совершенно безболезненно! Это было единственное правильное решение — скрыть падение в отстойник и сделать вид, что все симптомы связаны с дождем. Ему, скорее всего, все же сделают что-то типа гемодиализа, а значит, и эффект дождя не проявится. Эксперимент провалился, но, с другой стороны, я не потеряю друга.

— В какой он больнице?

— Его забрали во вторую городскую.

— Сейчас я позвоню своему знакомому врачу и все уточню. Перезвоню, как все узнаю. Держитесь, Оля.

Я набрал Пашу. Паша работал во второй городской анестезиологом, и, конечно же, через него можно было узнать все подробности госпитализации Андрея. Мы познакомились с ним на подготовительном отделении при университете и, несмотря на разные факультеты, как-то сдружились. Конечно, со временем мы все больше отдалялись, но старались не терять некогда возникшую дружескую связь.

Павел среднего роста. С заостренным носом и глубоко посаженными глазами — от этого нос выглядит еще больше, однако квадратные очки, которые он носит, снижают этот контраст. Говорит Паша, немного растягивая слова и в нос, отчего кажется, что ты смотришь старый американский фильм с гундосым переводчиком.

— Паша?

— У аппарата.

— Ты сегодня на работе?

— Да, дежурю.

— Слушай, тут такое дело. К вам сегодня по скорой привезли Андрея Петровича Шмелева.

— Да, был такой.

— Ты не в курсе, где он и что с ним?

— Да вроде как отравление. Перед тем, как впасть в кому, сказал, что под дождь попал.

— Так он что, в коме?

— Да почистили его уже, вроде отошел. Плазмаферез сделали. Откапали — стал отходить. Телевизионщики уже здесь, снимают его, звездой станет, как мужик без волос.

— Так что, плазмаферез помог?

— Видимо, да.

— А в какой палате он лежит?

— В отдельной. И никого к нему пока не пускают, мало ли, чем он там от дождя заразился.

— Ну, спасибо тебе, Паша, ты, как всегда, помог.

Я положил трубку и перезвонил Ольге. Успокоил ее и сказал, что жизнь Андрея в руках самых лучших, а состояние настолько хорошее, что есть шанс скоро выписаться из больницы. Она вроде успокоилась. А вот я, несмотря на вполне убедительные доводы Паши, почему-то заволновался сильнее.

Перезвонил шефу и успокоил его, а затем завел машину и поехал домой. И, пока я ехал, играла песня: