Адвокат Демонов - Ростислав Богатых

треугольнике, из которого струится черная, маслянистая слеза. «Дизайнер явно пересмотрел фильмов ужасов», — отмечаю я про себя.

Мстислав протягивает руку, и его пальцы проходят сквозь древесину. Раздается шипение, будто раскаленное железо опустили в воду. Я чувствую запах гари. Мстислав вскрикивает — беззвучно, но я чувствую его боль.

И вот он внутри.

Комната круглая, без окон. Стеллажи из черного дерева уходят ввысь. На полках свитки. Одни — из желтой кожи, другие — из черного шелка, третьи — из чего-то, похожего на человеческую кожу. «Экологичные материалы, однако», — не могу удержаться от мысли. Воздух тяжелый и сладковатый, пахнет ладаном и тлением. Пахнет дорогим парфюмом и несвежими пирожками с капустой. Беееее.

Мстислав мечется между полками. Его «тельце» мерцает. Он ищет что-то. Его руки пролетают сквозь свитки. Боль, ужас, отчаяние — вот что хранится здесь. Обычный офисный планктон в понедельник утром.

И вдруг он замирает. В углу лежит небольшой свиток. Он не похож на другие. Простой, почти бедный. Но от него исходит… что-то неуловимо знакомое. Как печенье из детства. Но это не печеньки. Это мой след, который я оставил, а точнее потерял в прошлой жизни.

«Надо же, а я думал, только пинеточки теряю».

Мстислав протягивает руку. Его пальцы обвивают свиток. В тот же миг комната наполняется оглушительным, беззвучным ревом, который бьет прямо по сознанию. Стеллажи содрогаются, синие огни вспыхивают ослепительно белым, режущим глаза светом.

— Он почуял меня! — мысль Мстислава полна паники. Уходи!

— А то что⁈ Мне подключат платную подписку?

— Я не шучу! Укатывай! Оторвись от видения!

Но я не могу. Я прикован к этому видению, как будто привлеки клеем Моментом.

Мстислав, собрав последние силы, сжимает свиток и прорывается сквозь каменную стену. Он летит по бесконечным коридорам, а за ним тянется черный, вязкий, живой шлейф, словно сама тьма, разбуженная и разгневанная, пытается его догнать и поглотить.

Он влетает в мою комнату, в мой угол, и его форма теперь едва видима — лишь крошечное, дрожащее сияние в воздухе, похожее на светлячка в паутине.

Мстислав сжимает свиток и прорывается сквозь стену. Он летит по коридорам, а за ним тянется черный шлейф. Он влетает в мою комнату. Его форма теперь едва видима.

Свиток с глухим стуком падает на персидский ковер передо мной. Материальный. Настоящий. Мстислав больше не в силах его удерживать.

— Читай… — его шепот едва слышен, он исходит от той слабой искорки в углу. Тут вся… правда…

Или счет за превышение лимита времени, проведенного в видении… — мысленно хмыкаю я.

А потом он добавляет, и в его голосе впервые звучит настоящий ужас:

— Прости… Я не знал… что это… так ужасно…

Его свечение гаснет. Он не исчезает полностью, нет. Он просто затихает, съеживается в маленький, почти невидимый комочек тусклого света и замирает в углу, как смертельно раненая птица. Он отдал почти все, что у него было, чтобы добыть для меня эту правду.

Я сижу, не двигаясь, еще несколько минут, пытаясь перевести дыхание. Потом я протягиваюсь к свитку.

Бечевка, перевязывающая его, сама распадается, едва я к ней прикасаюсь, превращаясь в труху. Пергамент разворачивается с тихим шелестом.

Я не умею читать. Не в этом теле. Но я и не читаю. Я смотрю. И буквы, начертанные на нем, начинают двигаться, перетекать, складываясь не в слова, а в картины, в чувства, в воспоминания, которые не принадлежат мне. И все же они — мои. Глубоко, до костей, мои. И до дрожи в костях. Я не думал, что мое воспоминание откажется таким…. Жутким.

Я вижу другую жизнь. Не дворец, не колыбель, не запах молока и пыли.

Я вижу каменные улицы, серые от смога, высокие коробки зданий из стекла и бетона, толпу людей в странной, однообразной одежде, спешащих куда-то с пустыми глазами.

И я вижу… себя. Но это не я. Это взрослый мужчина. Уставший до мозга костей. В его глазах — пустота, прожженная годами бесплодных усилий. Он сидит в маленькой, заваленной папками и бумагами комнате без окон, и я чувствую его отчаяние. Глухое, всепоглощающее, как тупик. Он — защитник. Адвокат. Он день за днем, год за годом бьется за справедливость в системе, где ее не существует в принципе. Он проигрывает. Снова и снова. Знакомое чувство. Как с моими попытками заползть на диван.

И вот однажды ночью, на самом дне своей тоски, в пьяном угаре от безысходности, он находит в архивах старый, покрытый пылью фолиант. Не книга, а скорее дневник какого-то безумца. Ритуал. Призыв. Шанс все изменить.

«Ну конечно, — думаю я. — В три часа ночи все решения гениальны».

Я вижу, как он рисует свечой круг на линолеуме пола своей каморки. Вижу, как произносит слова, в которые не верит, но в которых — его последняя надежда.

И вижу, как в центре круга возникает Тень. Не существо, не демон в классическом понимании, а ее подобие — воплощение абсолютного и холодного, бездушного зла.

«Чего ты хочешь, адвокат?» — звучит голос в его голове.

Голос, от которого стынет кровь даже в этом воспоминании. В нем нет гнева. Лишь скучающее любопытство.

И мужчина, мое прошлое «я», отвечает. И его желание… Его желание…

Глава 25

Я сижу в кресле, которое пахнет старой кожей и пылью веков, а напротив меня пустота обрела форму.

Это не было телом в человеческом понимании. Это была тень, вырезанная из самой реальности, негатив пространства, и в нем горели два угля, где должны были быть глаза. Демон. Или то, что я в отчаянии согласился так называть.

Мое прошлое «я», тот адвокат, что продал душу за призрачный идеал, говорило сейчас моим голосом, моими мыслями.

И я, это прошлое «я», отвечал. Не шевеля губами.

Мое желание… оно проносилось не словами, а сутью, вырвавшимся из самой глубины души стоном.

Это не было жаждой богатства, нет. Я уже представлял, как скучны все эти яхты и виллы.

Это не была и власть в ее чистом виде — политические интриги казались мне игрой в песочнице для взрослых.

Нет.

Моим топливом была жажда силы. Но не грубой мощи, что ломает кости. Мне был нужен инструмент. Инструмент непобедимости в зале суда, том храме лицемерия, где я проводил свои дни.

Я хотел знать. Знать каждую грязную тайну, припрятанную в сейфах противника.

Видеть каждую ложь, проступающую на их лицах невидимым для других шрифтом.

Находить самое слабое, самое больное место в любой, даже самой совершенной защите, и наносить