Михаил Ахманов - Али Бабаев и сорок покойников

– Вот что я думаю, Бабай – ружье нам надо! Винчестер!

– Зачем нам ружье? – спросил Али Саргонович.

– Как зачем? Для обороны! Ты вчера крысу убил, а они стаями бегают. Отомстить тебе захотят, а у нас тут только сабли да кухонные ножи… Как мне тебя защищать? Надо, надо ружьишко!

Бабаев усмехнулся, вздернул брови.

– А Лена твоя на что? Она у нас шеф безопасности! У нее пистолет! Вот пусть и защищает!

– Тогда мне жениться надо, чтобы Лена с пистолетом здесь была, сказал Гутытку.

– Правильно мыслишь, – одобрил Али Саргонович и хотел добавить из арабской мудрости, что человек без жены как верблюд без горба, но тут зазвонил телефон. Бабаев удалился в гостиную, сел на мягкий диван под ковром с клинками и снял трубку.

– Ты что же, брюнетик? Ты за кого меня держишь?! – тут же заверещало в ухе. – Вскружил голову девушке, она тоскует и скучает, а ты в «Лепрозории» стервочек снял, этих гадюк арбатских? С Вованом гуляешь, водку пьешь, и без меня? Верно бабы говорят: все мужики сво!.. Забыл, что между нами было?

– А что было? – поинтересовался Бабаев, слегка отодвинув трубку от уха.

– Вот!.. – трагическим шепотом сообщила Шарлотта. – Вот!.. Он уже не помнит!.. Не забывай, я о тебе роман пишу! А роман не идет – материала мало! В мыслях я с тобой сто раз переспала, а голым не видела! Как мне постельные сцены изображать? И как…

– Напряги фантазию, – посоветовал Бабаев.

– Фантазию! Он советует напрячь фантазию! Ты не ошибся, брюнетик? Девушке другое предлагают в напряженном виде! – Бабаев отодвинул трубку еще дальше – от воплей Шарлотты она могла взорваться. – Я не научную фантастику пишу, а физиологическую прозу! Мне впечатления нужны! Личные! Страстные! А тут мне Инеска Торчак звонит, змея подколодная, и начинает – сла-адким таким голоском! – рассказывать, как вы в «Лепрозории» гуляли! Без меня!

Шарлотта всхлипнула. Вот чертов шоу-бизнес! – подумал Бабаев. Все в нем повязаны, и ничего не скроешь! Торчак ей, видишь ли, звонила… Еще такого раззвонят, что не отмоешься!

Тон дрянной девчонки внезапно изменился – она уже не орала, не визжала, а почти мурлыкала.

– Слушай, Бабаев… Инеска тут про дуэль сболтнула… правда, что ты Чумакова убил?… Эту хрень долбаную?… Прямо в «Лепрозории»?

– Правда.

– И без меня! Как же так, Али! Что за подлость! – снова взвыла Шарлотта. – Знаешь, соберешься еще кого-то пришить, чтоб я была рядом! Чтоб мне из первых рук! Чтоб кровь и порох нюхнула! Чтоб…

– Не женское это дело, – строго сказал Бабаев.

– Предрассудки! Лучше подумай, Бабаев, что творишь! Я репортер, а ты кусок хлеба вырвал! У меня! Из глотки! И трахаться не хочешь!

– Не хочу, – подтвердил Али Саргонович и вдруг, неожиданно для самого себя, признался: – У меня ханум есть. Красавица!

– Изменщик, – произнесла Шарлотта, но на удивление спокойно. Бросаешь меня, Бабаев? Ради красотки-ханум? Ну ничего, ничего… опять же шекспировские страсти лишь украсят мой роман… Но за тобой должок, раз ты в любви такой коварный. Я могу твоей ханум глазки выцарапать, могу не трогать… Так что веди меня в «Койот», все расскажи про гниду Чумакова, а я репортаж сделаю. Эксклюзивный! Как-никак, первая дуэль в вашей сраной Думе… Сенсация!

Сообразив, что от Шарлотты не отвяжешься, Бабаев буркнул:

– Хорошо. Во вторник вечером пойдем. Устроит?

– Вполне.

Она говорила что-то еще, но Али Саргонович повесил трубку и вытер лоб платком. Мнилось ему, будто трудился он в каменоломне, камень рубил для фараоновой пирамиды, истекая потом. Отдышавшись, он пошел на кухню, выпил чаю. В доме царила успокоительная тишина. Гут исчез, а с ним – Кабул; должно быть, отправились прогуляться.

– Эта бикеч двух шайтанов до инфаркта доведет! Что-то надо с этим делать… – произнес Али Саргонович и крепко призадумался. С одной стороны, Шарлотта была ценным агентом влияния, незаменимым в распространении слухов: скажешь ей слово, и через день о сказанном узнает вся Москва. С другой, ее сексуальные атаки очень не нравились Бабаеву, и сейчас он размышлял о том, как бы перевести их отношения в чисто деловую плоскость. Способ для этого имелся, но несколько рискованный: он мог бы вывести Нину в свет, появиться со своей ханум на людях, в театре или модном ресторане, чтобы избавить прочих дам от соблазнительных иллюзий. В любой компании Нина сияла бы как изумруд среди малахита, и никакие ведьмы, ни с Арбата, ни с Рублевки, сравниться с нею не могли. Куда уж там Шарлотте! Ее шекспировских страстей Бабаев вовсе не боялся; может, годились они для романа, но в реальности вели обычно в вытрезвитель или под стол. Другое его беспокоило – не засветить бы Нину… Волей случая Чума возглавил список лиц, которых полагалось радикально дистанцировать, а список этот был изрядным. И Али Саргонович не сомневался, что будут на него давить, будут пугать и шантажировать – а что для этого подходит лучше, чем близкий человек?… Так делалось в Алжире и Ираке, в Ливии и Персии, в Афганистане и Китае, но в странах, мнивших себя цивилизованными, этот метод тоже процветал и считался самым эффективным.

Но, думал Бабаев, депутат – фигура публичная, с разнообразными контактами; сотни людей приходят к депутату, и сам он является в обществе то с одним, то с другим. В том числе с дамами, с топ-моделями и теледивами… Необходимы депутату имидж и пиар, и может он сегодня пить шампанское с Земфирой, завтра встретиться на вернисаже с Лаймой Вайткуле, а послезавтра танцевать на льду с Анной Семенович. Все они достойные внимания красавицы, но это не значит, что депутат к одной из них неровно дышит. Пиар, он и есть пиар… Так что появиться с Ниной раз-другой вроде можно бы без риска. Ну примут ее за светскую львицу или журналистку с телевизии… Для него, Бабаева, – случайное знакомство… И Аллах с ним!

Так обманывал себя Али Саргонович. Обманывал, ибо влюбленный мужчина склонен к помрачению рассудка. Тешился иллюзией, не вспоминая и не желая вспоминать, что мир суров и безжалостен, и что копают в нем широко и глубоко, доискиваясь тайных побуждений интересующих персон. Но так хотелось ему увидеться с Ниной! Увидеться не в Туле, а в Москве, не в депутатском офисе, а в месте, дорогом обоим… В Большом театре например, куда ходил он с юной Ниной пятнадцать лет назад… Это желание было острым, непреодолимым, и он решил рискнуть.

Что поделаешь! Даже опытный муж совершает ошибки.

На следующий день, едва Бабаев появился в Думе, его окружила плотная толпа. Ядром ее были члены Клуба Дегустаторов, за ними – еще три или четыре десятка депутатов, включая сановитых, возглавлявших всякие комиссии, а на периферии толкалась разная мелочь, депутатские секретари и помощники. Сквозь этот заслон тщетно пытались пробиться репортеры; двое даже забрались на колени к Сократу, выставив над толпой длинные удочки с микрофонами. Знакомые и незнакомые личности хлопали Бабаева по спине и одобрительно бурчали – похоже, Степа Чума всем насолил, от коммунистов до либералов. Во всяком случае, парламентарии горючих слез не проливали и не скидывались на венки; кто-то даже предложил лишить Чумакова посмертно депутатской неприкосновенности.