Последнее слово единорогов - Виолетта Орлова

Норогана, и в целом она начинала нравиться Инку. Впрочем, она постоянно вступала в противоречие с другой, маминой – но в конечном итоге, кто от кого зависел? Правда заключалась в том, что благополучие мамы целиком и полностью зависело от доброй воли Норогана, без него она, наверное, зачахла бы, превратилась в пустынный мираж. Сила явно была на стороне отчима, но при этом он вел себя достойно: заботился обо всех, воспитывал Инка, перестал бить его и почти покончил со всеми дурными привычками. Значило ли это, что Нороган прав, или просто люди, подобные ему, более живучие и приспособленные, чем, например, его мать?

Как бы то ни было, спустя время отчим и пасынок смогли найти общий язык. Только иногда, в самые редкие моменты, Нороган по-прежнему пугал Инка. Это было не всегда предсказуемо: мальчик хотел получить от него добрый совет, спрашивал что-нибудь, беспечно рассказывал, как вдруг, совершенно неожиданно, спокойное лицо Норогана заволакивалось тьмой, а глаза начинали сверкать подобно острозаточенным кинжалам. По всему лицу узлами расходились морщины, словно под кожей поработала землеройка, а вены на шее напрягались и увеличивались в размерах, как всегда бывало перед жестокой расправой над Инком. В эти неприятные минуты мальчик сбивался, замолкал, расширенными от ужаса глазами глядя на сурового воспитателя. Сердце его начинало громко стучать в такт армутским барабанам, а он сам испытывал стойкое отвращение к своей трусости. Однако Нороган всегда прерывал этот тихий ужас ободряющей улыбкой.

Впервые такое произошло спустя некоторое время после возвращения отчима из пустыни. Дело в том, что в Беру неожиданно озаботились местонахождением экспедиции Саннерса; из каждого пункта назначения исследователи обычно отправляли на дерево весточку с голубями, однако вот уже столько времени от них не было никаких вестей – ни хороших, ни плохих. Вероятно, родственники начали волноваться. Так как последний раз ученые писали из Тимпатру, именно туда пришел запрос из древесной столицы. Но никто ничего не знал, а поиски все откладывались. В какой-то момент нашли местных фуражиров, готовых за небольшое вознаграждение прогуляться по пустыне до Таргаринских гор. Впрочем, ни в Беру, ни тем паче в Тимпатру уже не надеялись найти прославленных ученых, ибо все понимали: путешествие по неизведанным землям – занятие рискованное. Сгинуть в песках проще простого, тем более когда в округе снуют голодные муравьи. Каким же было всеобщее удивление, когда потерянную экспедицию все-таки обнаружили. Эта новость буквально всколыхнула муравейник, потрясла воображение каждого. И дело было даже не в том, что исход экспедиции оказался неудачным: к смерти путешественников все уже давно были готовы, еще с того самого дня, как смельчаки покинули спасительные ветки столицы. Проблема заключалась в том, что никто не ожидал настолько таинственного и зловещего исхода, совершенно необъяснимого с точки зрения обычной логики. Если бы зевакам сказали – бедняги померли от жажды в пустыне – те приняли бы новость с ужасающим спокойствием и даже пониманием. Но здесь крылось нечто загадочное, странное, а это всегда будоражит сознание общественности. В Тимпатру все туппумы пестрили жуткими подробностями, которые, впрочем, пока не покидали пределы муравейника, ибо армуты не могли определиться с тем, как им следует сообщить о смерти Ракиса Лота и сумасшествии Корнелия Саннерса. В какой-то степени армуты чувствовали за собой вину: наверное, такое бывает у свидетелей, которым удается последними застать еще живых людей, впоследствии почивших от чьих-то преступных действий. Когда следовало писать в столицу, что правильнее будет сказать, с точки зрения дипломатии?

Вот один из таких громких туппумов и оказался в руках Инка. Ему стало любопытно: до этого они почти не говорили об экспедиции, ибо, по словам Норогана, путешествие оказалось совершенно бесполезным и даже в некоторой степени вредным – искомый свиток он так и не нашел, но при этом чуть не лишился самого дорогого – своей семьи. О дальнейшей судьбе ученых он не знал, да и не особо интересовался этой темой.

В тот памятный день они сидели за столом: Нороган возлежал на подушках, по обыкновению вооружившись кальяном, как истинный фуражир, а рядом с ним примостилась Павлия, напоминавшая нежную пустынную лилию. Инк сидел напротив парочки и с любопытством рассматривал таблички со сводкой новостей, как вдруг заметил имя Корнелия.

– Это же та самая экспедиция! – воскликнул он живо и принялся читать. История поистине ужасала, а богатое детское воображение дорисовало то, чего не смог передать журналист.

– Нашли его последние записи! «Не думал я, что мне придется столько времени проводить с Каритой Мэнсис…» – медленно прочитал Инкард и перевел недоумевающий взгляд на Норогана. Мальчик думал, отчима заинтересует печальная судьба экспедиции, однако когда он встретился с его полыхающими глазами, тут же понял, что жестоко ошибся. Лед сковал его до самых внутренностей, а на лбу проступила испарина. Этот ужасающе безразличный взгляд Инкард на свою беду знал очень хорошо. Отчим так смотрел на него перед тем, как начать оттачивать на нем естествознательские навыки. И решительно ничто не могло его разжалобить в такие минуты: ни унизительные мольбы, ни отчаянные рыдания, ни сдавленные стоны.

– Как жаль, что их постигла столь печальная участь. Я успел с ними подружиться, а особенно – с Корнелием, – холодным свистящим шепотом проговорил Нороган, продолжая гипнотизировать Инка, словно хищная змея перед нападением.

– Это действительно ужасно! – согласилась с ним Павлия. – Что же там могло произойти? И кто эта странная женщина, о которой пишет Корнелий? Насколько я помню, с вами никого не было?

Нороган немного поразмыслил, а затем произнес уже более мягким голосом:

– Слышал я как-то от путешественников… Синдром третьего человека, так, кажется, он называется. Когда люди в экстремальных условиях начинают ощущать присутствие незнакомца. Вероятно, с беднягой Корнелием произошла подобная штука.

– Тут сказано, что нашли не только его дневники, а также свитки из Воронеса… Глава поисковой операции Тахир Кремлек хочет передать их вместе с копией дневника беруанскому географическому сообществу… – добавил Инкард нерешительно, уже не зная, какой последующей реакции ждать от Норогана. Мужчина зловеще затянулся, а затем выпустил перед собой кольцо розового дыма. Его лицо загадочно просматривалось сквозь это цветное марево: оно было таким неопределенным, странным, неоднозначным, что Инкарда опять пробрал страх.

– Мне очень жаль его, – испуганно пробормотал Инк, желая поскорее сменить тему.

– Путешествовать опасно, мой мальчик, – нравоучительно заметил Нороган. – Особенно когда рядом нет достойного лекаря. Хочешь, я поучу тебя естествознательству?

– Да, хочу! – живо отозвался мальчик, обрадованный неожиданным поворотом. О, Инк очень хотел. Располагая подобными умениями ранее, он бы не довел мать до болезни.

– Не будет ли это слишком тяжело для него? –