Мгновение ока - Йоав Блум

протягивал к ней руку. Она не сразу заметила оружие в его протянутой руке.

– Нет!

– Его не нашли, – произнес Бени. – Он должен исчезнуть. Обязан. Иначе возникнет парадокс, останется незаживающая рана. Возьми пистолет. Замкни круг.

– Нет! – выкрикнула она. – Нет! С какой стати? Какой круг? Не надо ничего замыкать! Убийство? Нет!

– Равит…

Она презрительно махнула рукой:

– Это так не работает, так не должно быть.

Подняв голову, она огляделась. Улица, граффити, мусорный бак, переулок. Переулок.

– Тут никого нет, – убеждал Бени. – Никто ничего не увидит, никто никогда не узнает. Нам это точно известно.

Равит уже не слушала его. Переулок, тот самый переулок. Она кинулась туда, в темноту, из которой пыталась выбраться все эти годы. Смрад ударил ей в нос. Зловоние тухлых овощей, которые кто-то выкинул в мусорный бак. Долгие годы она думала, что вонь ей только почудилась. Она повернула направо, прошла чуть дальше и увидела ее – девушку, которая, отвернувшись, лежала без сознания, тонкие ноги выглядывали из-под грязной юбки. Сколько недель предстоит этой девушке проваляться в больнице, сколько лет ей предстоит жить с надломом внутри…

Она подбежала к телу, лежащему на земле, и, упав на колени, склонилась над юной собой. Нельзя изменить прошлое. Она гладила волосы девушки, целовала ее в голову, обнимала, убаюкивала, шептала что-то:

– С тобой все хорошо, с тобой все хорошо, ты ни в чем не виновата, ни в чем. Твое тело прекрасно, твоя душа прекрасна, ты прекрасна, все в тебе прекрасно, все хорошо. Ты не сделала ничего плохого. Ты – чистота, ты – сердечность, ты – красота. Ты не то, что произошло здесь с тобой, оно не определяет тебя. С тобой все хорошо, ты любима и прекрасна.

Она прислонила свою голову к голове девушки, смочила тихими слезами ее волосы, снова и снова нашептывая одни и те же слова, и постепенно ее дыхание синхронизировалось с медленным дыханием девушки. Закрыв глаза, она поцеловала юную себя долгим, тихим поцелуем, а потом встала, обняв себя руками.

Она вышла из переулка, уже не пряча глаз. Бени ждал ее около тела, распростертого на земле. Он снова протянул ей пистолет, но она прошла мимо.

– Это твой шанс, – окликнул он.

– Не звони мне больше, – велела она и исчезла в стене с большим граффити.

Прочь отсюда! Прочь из прошлого! Прочь из этой темной подземной лаборатории! Прочь! В ночной воздух, к ветру, который колышет листву на деревьях, к луне, к запаху травы, к билбордам, к привычной уличной пыли, обратно, в сегодняшний день.

Она стояла посреди заросшего свежей травой участка возле дома Бренда. Профессор вышел из двери и увидел, как она жадно вдыхает холодный воздух, наполняя им легкие, наполняя им тело до самой последней клеточки, а потом выдыхает клубы пара в холодную ночь и уходит – быстрыми, уверенными шагами, высоко подняв голову.

* * *

Бени остался один на один с мужчиной, лежащим у его ног. Он не может оставить тут этого ублюдка. Все должно быть не так. Насильника никто не нашел. Если он исчез с лица земли, значит его надо убрать. Бени уставился на пистолет в своей руке. Нужно замкнуть этот круг.

Перетаскивая тяжелое тело в настоящее, сквозь стену, через портал, он старался не уронить сумку с плеча. На столике поблескивали винные бокалы. Он подошел к компьютеру и закрыл портал. Теперь надо избавиться от тела. Не важно, живое оно или труп, нужно избавиться от него. Он откроет портал еще раз, так далеко назад, как только сможет, в самое далекое прошлое, чтобы насильника сожрали плотоядные динозавры или какие-нибудь другие кровожадные твари.

Он закончил вводить данные в систему и уже приготовился открыть портал, когда, подняв глаза, увидел Бренда наверху лестницы. Гневный взгляд перебегал с Бени на бездыханное тело и обратно.

– Что здесь произошло? – спросил Бренд тихо, изо всех сил стараясь сдержать ярость.

У Бени не было времени мучиться угрызениями совести.

– Помоги мне поднять его, – попросил он. – Нужно открыть портал.

Элиана

Авигаль постучала в дверь и терпеливо ждала.

Дверь приоткрылась, и в образовавшейся щели возникло лицо Элианы. На этот раз оно выглядело более спокойным, глаза не были красными, однако женщина напряглась при виде Авигаль.

– Опять вы, – сказала она.

– Здравствуйте, – произнесла Авигаль, пристально глядя на нее. – Простите за беспокойство и за то, что наш предыдущий визит завершился на высокой ноте, но у меня есть несколько вопросов. Это займет всего пару минут.

– Где ваш друг?

– Его здесь нет. У него другие дела. И мне кажется, будет лучше, если мы поговорим вдвоем.

Из-за двери показался маленький мальчик и с любопытством уставился на Авигаль.

– А ты, наверное, Алекс. – Авигаль наклонилась к нему.

Алекс не шевельнулся. Он был худой, черноволосый, с большими светло-голубыми глазами. Острые уголки глаз и губ придавали ему серьезный и уязвимый вид. Он посмотрел на незнакомку, прикусив губу, а затем босиком побежал обратно в дом. Элиана открыла дверь настежь.

– Кофе?

– Да, спасибо.

* * *

Они сидели за кухонным столом, Алекс смотрел телевизор в гостиной, примыкающей к кухне. Рядом с ним стояла полная миска винограда. На экране нарисованный тигр раздумывал, повернуть ему направо или налево, и обращался к детям-зрителям за помощью. Алекс молча смотрел на него.

Элиана хорошо знала этот отстраненный взгляд. Алекс уже понимает, что разговаривать с тигром глупо, да и вообще он видел этот мультик много раз и знает, куда тигр повернет, что бы ему ни говорили.

– Признаться, я этот телевизор и люблю, и ненавижу, – произнесла Элиана, наблюдая за ребенком, почти впавшим в гипноз. – Я предпочла бы, чтобы Алекс вообще его не смотрел, но утешаю себя тем, что спокойная и уравновешенная мать для ребенка важнее, чем отлучение от гаджетов.

– Я всегда его включаю, когда сижу с племянниками, – согласилась Авигаль.

– Знаете, что меня действительно раздражает в этих телевизионных передачах? Все эти папочки и мамочки, – сказала Элиана. – Мультяшные родители такие терпеливые, говорят спокойно и ровно, у них всегда есть время. Тот факт, что там звери разговаривают, удивляет меня гораздо меньше.

Она уставилась на крошку от пирога, лежавшую на кухонном столе. В глубине души ей было стыдно. Это был тонкий, как шелковый платок, стыд за то, что, при всей огромной, самой сильной в ее жизни любви, Алекс вызывал в ней жуткую злость.

Она кричала на него не больше, чем любой другой родитель кричит на озорного ребенка. Но иногда Элиана чувствовала, что небрежение и невнимательность сына оборачиваются для нее